Все на продажу

В последнее время она упорно обдумывала сложившуюся ситуацию: не нужно работать, потому что Диггер богат. Реальность была замечательной, но она никак не могла с этой мыслью смириться. Конечно, Патти могла избежать проблемы, продолжив работать, но тогда столкнулась бы с другой дилеммой, потому что на работе непременно закисла бы. Последний год перед уходом с работы она не могла не видеть правду: съемка документальных лент о рок-звездах — это лишь потворство неоправданному самомнению всех участников проекта, в том числе своему собственному. Чтобы продолжать, пришлось бы сознательно закрывать глаза на сущность процесса, сосредоточиваясь на мелочах и уговаривая себя, что делает дело государственной важности. Все это было для нее неприемлемо, поэтому она и ушла, но одно это не могло сделать ее уважаемым человеком. В конце концов почти все вынуждены трудиться всю жизнь примерно в тех же условиях, ненавидя свою работу, но не имея возможности от нее отказаться. Поэтому Патти не могла не чувствовать себя мошенницей.

А поскольку она не работала и позволяла Диггеру ее содержать, ее не покидала тревога, не заслуживает ли она нравственного осуждения как шлюха.

С самого детства Патти неосознанно отторгала мысль о «традиционном браке». Ее удивляло, почему остальной мир не клеймит женщину, цинично обменивающую секс, домашний труд, деторождение на кров и еду на столе. Истина заключалась для нее в том, что истинную любовь можно обрести, только если не нуждаешься в финансовой поддержке мужчины. В остальных случаях начинаются компромиссы и уступки, секс с человеком, к которому вас на самом деле не тянет. Можно себя уговорить, что все в порядке, но в действительности, считала Патти, все это было лишь завуалированной формой проституции.

И вот она сама превратилась именно в то, что всегда презирала!

Шестая авеню кишела людьми. По тротуару брела развинченной походкой стайка прыщавых мальчишек в штанах мешком, спущенных на середину задниц. Старухи катили тележки с покупками, молодая женщина кричала на ходу в сотовый телефон: «Я рада, что ты наконец набрался храбрости все мне сказать. Это три года мешало нашей дружбе…» Перед «Бальдаччи», магазином деликатесов для состоятельных покупателей, где, как шутили Диггер и Патти, все, включая яйца, стоило не меньше шести долларов, сидел молодой бездомный в одеяле, с собачонкой в руках. ; На вид ему было не больше двадцати пяти лет, на бумажке рядом с ним было написано, что он собирает сорок долларов на автобус в Пенсильванию. За год, что Патти и Диггер прожили в этом квартале, он так и не попытался тронуться с места.

Сейчас он разговаривал с молодой женщиной, свертывавшей одеяло.

— Я на улице с девяносто седьмого года, — гордо говорил он. — Бездомные возвращаются. Скоро сменится мэр, и улицы снова станут наши.

Патти удивлялась, как ему удается продержаться: политика мэра заключалась в том, чтобы каждую ночь собирать на улицах бездомных и помещать их в приюты. Некоторые даже утверждали, будто их вывозят в автобусах из города. Она достала из кошелька двадцать долларов и протянула ему. Она делала это почти каждую неделю, поскольку чувствовала себя виноватой. Она знала, что бездомный, возможно, этого не заслуживает, но у нее столько денег, а у него пустые карманы… Он поднял глаза.

— Мой ангел-хранитель! Как поживаете?

— Хорошо, — ответила Патти. — Иду покупать щенка.

На светофоре загорелся зеленый свет. Переходя улицу, Патти думала о том, что способна терпеть себя только благодаря любви — не к самой себе, этой любви у нее было немного, а к Диггеру. Между ними существовало редкое, волшебное чувство под названием «настоящая любовь» — чистая привязанность, позволяющая поверить в слова из обещания при венчании: «В радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии…» Настоящая любовь, размышляла Патти, — это противоположность чувству, будто внутри тебя пустота, это ощущение полноты, как после вкуснейшей трапезы…

На другой стороне Шестой авеню две крупные чернобровые девушки в темной одежде, в туфлях на толстой подошве (скорее всего студентки Нью-Йоркского университета, подумала Патти) размахивали вешалками для одежды.

— Покончить с республиканцами! — кричала одна прохожим. — Голосование за республиканцев — возврат в средневековье!

— Долой Буша! — кричала другая.

— Эй! — окликнула первая девушка Патти, попытавшуюся про скользнуть мимо. — Вы за республиканцев или за демократов?

— А вы как думаете?

— Республиканцы хотят отнять у вас право на аборт.

— Я не хочу делать аборт.

— Вы за женщин или против? — прозвучал суровый вопрос.

— За… — пробормотала Патти.

У Патти под носом появилась дощечка с листком на зажиме.

— Тогда регистрируйтесь как избирательница-демократка. Чуть дальше, на Кристофер-стрит, находился зоомагазин. В кедровых опилках возились четыре щенка. Один из них, маленький бульдог с огромными карими глазами, увидел Патти и прыгнул на стекло. Вот он, подумала Патти и вошла.