Я увидела своего заключенного в такой робе, арестантской одежде, какой-то очень странной комплекции, как будто человек беременный, с седыми , всклокоченными волосами, на его лице был написан дикий страх. Он лежал на земле в ужасно скрюченной позе. Себя я тоже видела в камере, у меня на ногах была какая-то очень странная большая обувь, я начала бить заключенного ногами, и столько злобы было в этом, я сама не ожидала. Мне было самой страшно, что из меня извергается такое огромное количество злобы. Я изо всех сил молотила его ногами, а он закрывался и вжимался в угол клетки. В этот момент я поняла, что одна стена клетки поднимается, и за ней открывается замечательный вид. Я вчера была на улице Удальцов а в районе проспекта Вернадского в Москве, там открывается такой же прекрасный вид на университет, и все вокруг очень красиво. За стеной камеры был обрыв, а за ним открывался такой чудесный вид, что я поняла: мой узник сейчас улетит, уйдет, а я этого не хочу, – и я начала загонять его в угол, не давая уйти. Я поняла, что хочу, чтобы мы оба не вышли из этой клетки, чтобы довели друг друга до смерти. Но здесь разум как-то возобладал, и я его отпустила. Узник подошел к краю клетки и весь как-то выпрямился, оказался действительно человеком, только очень высоким, у него появились крылья, как у ангела, – белоснежные. Он расправил крылья, вылетел в это открытое пространство и летает там до сих пор. Я тоже стала как-то слегка увеличиваться в размерах, и в ритме дыхания, как-будто меня надували большим насосом, как воздушный шарик, с каждым вдохом я становилась большая, а с каждым выдохом – маленькая. То есть что-то произошло, что-то вышло, но облегчения я не почувствовала до сих пор. Я даже не знаю, как мне выйти теперь из этого состояния.