Все наши скрытые таланты

Он садится, и я вижу, что лицо его полностью побагровело. Глаза блестят. Я не спрашиваю, что случилось. Другие мальчишки часто дразнят Рори. Его крупные и мягкие черты лица, его склонность к уединению всегда делали его чужаком в таких местах, вроде школы Святого Антония, где любой, кто не играет в футбол или в хоккей на траве, считается все равно что покойником. К тому же О’Каллаханы протестанты почти в исключительно католическом городе, что тоже не придает им популярности. При этом они вовсе не религиозны, как и все вокруг. Просто их протестантизм придает им немного британского шарма. Такие качества, как вежливость, спокойствие. А для мальчишек это словно красная тряпка для быка.

– Рори! – кричит один из них. – Эй! Рори! Рориана! Рориана Гранде! Вернись!

Рори часто моргает крупными карими глазами, которые действительно немного смахивают на глаза Арианы Гранде, и поворачивается ко мне.

– Ну, как поживаешь?

– Нормально, – отвечаю я, перетасовывая карты.

Мне нравится ощущать прохладный картон пальцами. Очень приятно, особенно если ты из тех, кто не знает, что делать с руками.

Заметив карты, Рори бледнеет.

– Блин! И у тебя тоже они.

Я удивляюсь и поворачиваю карты лицом вверх, показывая ему картинки.

– Карты Таро?

В этот момент к нам сзади подбегает один из мальчишек.

– Эй, Рориана Гранде, а твоя подружка видела вот это?

Парень, имени которого я не знаю, сует мне под нос какие-то карты, и я сразу понимаю, в чем тут «прикол». Это мерзкие порнографические карты из тех, которыми тайком обмениваются старшеклассники. Обнаженные девицы с огромными грудями и такими тесными стрингами, что кажется, будто они вот-вот прорежут их пополам. И на каждом лице фотокопия школьной фотографии Рори. Рори делает вид, что смотрит в окно, понимая, что его обидчики только и добиваются того, чтобы он выхватил карты или как-нибудь отреагировал.

Пожалуй, это самая неловкая ситуация, которая когда-либо происходила в килбегском автобусе.

– Погоди-ка, – произношу я задумчивым тоном, как будто размышляя над чьим-то сочинением, и смотрю на парня. – Значит, ты скопировал, вырезал и вставил фотографию Рори на целых пятьдесят две карты?

Он хохочет и машет рукой в сторону своих дружков, как бы говоря: «Вот потеха, правда?»

– Ого, значит, ты и вправду настолько озабочен им, – громко говорю я.

Парень тут же окидывает меня недовольным взглядом и возвращается на заднее сиденье. Мы с Рори сидим молча. Уголком глаза я отмечаю, что его ногти покрашены розовым. Не таким уж ярким, вызывающим цветом фуксии, а нежно-розовым, цвета балетных туфель. Настолько близким к его естественному цвету кожи, что поначалу его даже не отличишь.

Выйдя на остановке, мы расходимся в разные стороны, едва обменявшись «пока».

Мой дом находится минутах в двадцати от автобусной остановки, но дорога к нему приятная, и в такие дни, как этот, мне даже нравится гулять. Я иду вдоль реки. Слева от меня плещутся серо-голубые воды Бега, справа протянулись каменные стены старого города. Сто лет назад Килбег был оживленным центром, потому что тут располагались верфи и торговый порт, один из самых важных во всей Ирландии. С тех пор тут осталось много старых рыночных площадей и загонов для скота. Есть даже питьевой фонтанчик, правда, уже несколько десятилетий не работающий, рядом с которым люди привязывали своих лошадей. В начальной школе я писала сочинение про бунты, которые происходили здесь во время Великого голода, когда землевладельцы вывозили зерно из страны, даже несмотря на то, что ирландцы голодали. И получила грамоту. Мою первую и, возможно, последнюю.

Снаружи наш дом кажется большим, но не тогда, когда подумаешь о том, что одно время в нем нас жило семеро. Да, семеро. Мама, отец, моя старшая сестра Эбби, два брата, Силлиан и Патрик, Джоан и я. Меня часто спрашивают, каково это – иметь столько братьев и сестер, но они не знают, что между мной и Эбби пятнадцать лет разницы, между мною и Силлианом – тринадцать, между мною и Патриком – десять, а между мной и Джо – семь. Это все равно, что иметь много родителей.

– Привет! – доносится голос Джо из кухни.

Она что-то печет. Сейчас это ее увлечение. Пару месяцев назад она рассталась со своей подругой и теперь живет с нами, пока не закончит магистратуру. Мне не хочется, чтобы они обратно сходились, хотя мама считает, что все к этому и идет. Дома так скучно, когда здесь только я, мама и отец.

– О, ты рано вернулась, – отзываюсь я, скидывая сумку в прихожей и проходя на кухню. – Что готовишь?

– Я сидела в библиотеке, но потом снаружи начали протестовать какие-то сумасшедшие христиане, так что я вернулась домой.

Она слизывает кусочек масла с пальцев.

– «Блонди» с фисташками и миндалем.

– О боже. И против чего они протестовали? И почему в твоей выпечке всегда столько соли?

– И вовсе нет, – говорит она, дробя орехи бутылкой из-под вина.

Она всегда сетует на недостаток настоящих кухонных инструментов в доме, но маме, у которой на руках, помимо карьеры, было пять детей, никогда не было до этого дела.