Из меня словно выпустили жизнь. Мне всё равно. Безразлично. Неважно, что со мной будет через минуту, час, день, год, вечность. Я умерла в том кабинете жуткого дома Бахрамовых. И не существует силы, способной меня воскресить.
Мой отец, блестящий шахматист, умеющий всё просчитывать на много шагов вперёд, снова ошибся. Это уже вторая его провальная сделка.
Взлёт-посадка, взлёт-посадка. Сесть, пристегнуться, встать, выйти, сесть, встать, куда-то идти. Как робот, двигаюсь за папой. Меня словно засасывает в какую-то воронку. Всё глубже и глубже. Выхода нет.
Когда самолёт садится в нашем городе, меня отчаянно рвёт. Шатаясь, спускаюсь с трапа. Воздух горячий. От жары плавится асфальт. Ни ветерка. Легче не становится. Смотрю на здание аэропорта – там наверняка работают кондиционеры, можно присесть и прийти в себя. Но до него надо ещё добраться. Шаг. Ещё шаг. Ещё шаг. Бездна. Проваливаюсь куда-то, лечу…
Прихожу в себя, когда в лицо тычут что-то с резким запахом. Нашатырь? Я лежу в здании на какой-то кушетке. Белые стены, стеклянный шкаф с лекарствами. Медпункт? Не понимаю, как тут оказалась и что за люди около меня. Чуть поодаль замечаю папу. Он всё так же бледен, выглядит обеспокоенным.
Прохладно. Мне предлагают воду, я жадно пью, будто бродила несколько суток по пустыне.
Приезжают врачи, меня увозят в больницу. Там о чём-то спрашивают, но я молчу.
Молчать – комфортно. Молчание притупляет душевную боль. Кажется, если начну говорить, то рана снова начнёт кровоточить. А в тишине она затягивается.
Снова и снова прокручиваю в памяти дни, проведённые в доме Бахрамовых. Забыть невозможно. Грязь, ужас, боль, унижение. Кошмар. Заставить себя перестать думать о том, что со мной случилось, не могу. Сама себя разрушаю. Хотя осталось ли во мне что-то неразрушенное?
Врачи говорят, что у меня последствия переутомления и стресса. Что-то капают, пытаются меня разговорить и развеселить. Но я молчу и плачу. Я будто заперта в другом мире, а тут лишь моё отражение.
Раз в день стабильно приходит папа. Он ничего не говорит, чему я несказанно рада. Не хочу ему врать, в глубине души надеясь на то, что он каким-то образом сам всё почувствует и поймёт. Мы всю жизнь с ним вдвоём. Как единое целое, единый механизм, который теперь неожиданно дал сбой.
Папа смотрит на меня с немым укором. Он осуждает меня, хотя вслух не говорит. Возможно, опасается чужих ушей и ждёт моего возвращения домой.
Кроме отца, меня никто не навещает. Мой телефон отключён. Я никому из друзей не писала после возвращения, никто не знает, что я здесь. Даже не уверена, что папа разослал оповещения об отмене свадьбы.
В день выписки отец ко мне не приезжает. Жду его до самого вечера, пока меня не выпроваживают из палаты. Ещё какое-то время топчусь на крыльце больницы.
Приходится включить телефон и вызвать через приложение такси. Папин номер не отвечает. Интуиция кричит, что что-то случилось.
К дому подъезжаю в сумерках. В окнах горит свет. Вздыхаю с облегчением. Такси подвозит меня к воротам, разворачивается и уезжает. Стою, вслушиваясь в затихающее вдали шуршание шин, и лишь потом нажимаю на звонок. Охранник впускает меня, на крыльце сталкиваюсь с Виолой.
- А вот и шлюха малолетняя пожаловала. Вы только подумайте! Хватило же наглости припереться сюда после того, что натворила.
Я сейчас не в том состоянии, чтобы выслушивать её комментарии. Внутренне съёживаюсь и пытаюсь обойти, чтобы попасть в дом, но она отталкивает меня.
- Пошла вон из моего дома!
Нет никакого желания вступать с ней в словесную перепалку. Я очень устала, хочу поскорее добраться до своей комнаты и прилечь. Помню о её положении и стараюсь как можно аккуратнее отодвинуть Виолу в сторону.
- Гаррик! Она меня толкает! Вызывай полицию!
В дверях появляется папин юрист. На автомате киваю ему.
- Николь Марковна, мне очень жаль, но вы не можете войти в дом.
Я должна что-то говорить, но горло парализовано. Вероятно, мои мысли написаны на лице, потому что тут же он продолжает.
- Ваш отец подарил дом жене, теперь это – её собственность. Вам лучше сейчас уйти.
Он протягивает мне какие-то документы. Пробегаю по ним глазами, чтобы удостовериться, что он не врёт.
Но в доме все мои вещи. И я тут зарегистрирована! Куда я сейчас пойду на ночь глядя?
- Давайте я отвезу вас в гостиницу? А с вашими вещами мы завтра что-то придумаем.
Киваю. Где взять силы спорить и воевать? На глаза наворачиваются слёзы. Отворачиваюсь, чтобы никто их не заметил.
Позволяю усадить себя в машину. Гаррик кому-то звонит и договаривается насчёт гостиницы. Потом выруливает из двора и начинает рассказывать:
- Марка сегодня арестовали. Всё к этому шло, хотя у него были договорённости о помощи с Бахрамовым, и мы надеялись, что они останутся в силе, несмотря на то, что ваш брак не состоялся.
Интересно, что папа наплёл ему об отмене свадьбы? Впрочем, какая разница? Бахрамов оказался подонком. Мало того, что растоптал меня, так ещё и отца утопил. Чудовище! Воспоминания о нём болезненно врезаются в душу, становится трудно дышать.
- Николь, будьте на связи и не делайте глупостей.