— Дочке десять, сыну семнадцать. Я — поздний отец. Я ведь только недавно женился…
— Ясно, — сказал я.
— Да чего уж ясней!
— Дружите со своими ребятами? — спросил я. Мне всегда казалось очень важным дружить со своими ребятами — по-видимому, именно этого мне не хватало. Витька был веселым и общительным мальчиком, он охотно пересказывал нам сюжеты кинофильмов и признавался в несложных своих приключениях, однако о чем бы ни шла речь, я всегда чувствовал лежащую между нами незримую границу, приближаться к которой было опасно, ибо с обеих сторон она охранялась далеко не одинаковым оружием: с нашей стороны — устаревшие сентенции, с его — современная усовершенствованная ирония. Сколько раз пытался я незаметно пересечь эту границу, хоть ненадолго расположиться на его территории — все было напрасно, и я убирался восвояси.
— Нет, пожалуй, не дружу, — сказал Николай Петрович. — Не получается.
Он помолчал, как бы ища аргументы, подтверждающие это заключение, потом добавил:
— Наденька еще маленькая, а Санька — пижон. Они теперь все пижоны.
— Да, — согласился я.
— Сухие они какие-то. Их не прошибешь.
— И эгоисты.
— Только о себе и думают.
— Это верно.
Мы отвели душу. Одинаковый взгляд на молодое поколение сблизил нас — было приятно, что тут нет разногласий, мы улыбнулись друг другу и заказали еще два бокала. Нам было уютно здесь, среди незнакомых людей, в тесном, дымном помещении, где в каждом уголке горячо обсуждались научные и философские проблемы. Трое молодых людей, решавших судьбу своего компрессора, перешли на вопросы управления и разрабатывали принцип, который завтра они выложат главному инженеру; Диоген исчез: то ли он вернулся в бочку, то ли растаял в винных парах; толстяк, не понятый человечеством, прикорнул, привалившись к теплому радиатору.
— Меня беспокоят их нравственные принципы, — сказал Николай Петрович, — их беззаботность, равнодушие ко всему. Готовы ли они к ударам судьбы?!
Эта старинная фраза о судьбе понравилась мне, и я выступил с речью, где нарисовал образ современного молодого человека, отталкиваясь от своего Витьки. Второй бокал вина помог проявиться моему ораторскому дарованию, и мне удалось противопоставить старое славное поколение подвижников и гуманистов новому поколению деловых и черствых молодых людей. Мне казалось, что я говорю хорошо и убедительно и буду иметь успех у всех этих отцов, оторвавшихся на часок от воспитания своих детей, чтоб опрокинуть чарочку. Но никто не обратил на меня внимания — все были заняты разбором своих собственных неурядиц.
— А может быть, мы чего-то не знаем про них? — вяло закончил я свой обличительный монолог.
— Я как раз сегодня решил кое-что узнать, — сообщил Николай Петрович.
— Каким образом?
— Откровенно говоря, не самым лучшим… Вообще-то я не шарю по карманам своих детей, но сегодня утром мой Санька забыл на столе блокнот… Соблазн был слишком велик… Я, правда, не обнаружил там работы мысли… Только имена и телефоны, имена и телефоны: «Петька, Вадька, Витька, Валерка…» Я выбрал первый попавшийся номер и позвонил. Дело в том, что у меня и у моего Саньки абсолютно одинаковые голоса. А лексикон их я давно освоил…
— Очень интересно, — сказал я.
— И, скажу вам по секрету, я кое-что разнюхал. Знаю, например, что они вчера «шикарно» провели время. Я так и спросил: «Здорово мы вчера, да?» — и тот простофиля ответил: «Шикарно…» Теперь вот думаю-гадаю, что это значит…
Я почувствовал, как где-то в глубине моего тела поднимается маленький легкий дымок — это была совесть, я узнал ее горьковатый вкус.
— Больше того! — весело воскликнул Николай Петрович. — Мы условились встретиться. Я, естественно, предполагал лишь издали посмотреть на него. — Николай Петрович с сожалением развел руками. — Но этот тип не пришел.
— Пришел, — сказал я.
Николай Петрович отставил свой бокал и внимательно посмотрел на меня. Потом он как-то странно захихикал, но сразу остановился.
— Пришел?
Я кивнул головой.
— То есть как?
— Очень просто.
Мы рассмеялись. Сначала он, потом я, потом оба вместе, потом стали внимательно разглядывать друг друга, словно знакомились вторично.
— Здорово получилось, — неуверенно сказал Николай Петрович.
— Да, неплохо, — вяло согласился я.
— Просто анекдот, — закричал Николай Петрович, совсем развеселясь.
— Ловко это мы с вами… — поддержал его я.
Мы были в восторге друг от друга — нам очень хотелось, чтобы все это было смешно. Мы еще долго продолжали резвиться, и заказали еще вина, и стояли уже на пороге «брудершафта», когда заметили, что наш винный салон опустел, а мимо открытых дверей побежали люди, накапливаясь на противоположной стороне улицы. К этому времени мы уже стали понимать друг друга с полуслова и тоже побежали, расспрашивая прохожих, что случилось, и пылая гражданским гневом по поводу неупорядоченности уличного движения.
— А может, его спасут, — предположила какая-то женщина в платке.
— Кого? — спросил я.
— Мальчишку. Он ведь прямо под автобус кинулся. Раззяву этого отпихнул, а сам…