Читаем Все нормально полностью

— Дочке десять, сыну семнадцать. Я — поздний отец. Я ведь только недавно женился…

— Ясно, — сказал я.

— Да чего уж ясней!

— Дружите со своими ребятами? — спросил я. Мне всегда казалось очень важным дружить со своими ребятами — по-видимому, именно этого мне не хватало. Витька был веселым и общительным мальчиком, он охотно пересказывал нам сюжеты кинофильмов и признавался в несложных своих приключениях, однако о чем бы ни шла речь, я всегда чувствовал лежащую между нами незримую границу, приближаться к которой было опасно, ибо с обеих сторон она охранялась далеко не одинаковым оружием: с нашей стороны — устаревшие сентенции, с его — современная усовершенствованная ирония. Сколько раз пытался я незаметно пересечь эту границу, хоть ненадолго расположиться на его территории — все было напрасно, и я убирался восвояси.

— Нет, пожалуй, не дружу, — сказал Николай Петрович. — Не получается.

Он помолчал, как бы ища аргументы, подтверждающие это заключение, потом добавил:

— Наденька еще маленькая, а Санька — пижон. Они теперь все пижоны.

— Да, — согласился я.

— Сухие они какие-то. Их не прошибешь.

— И эгоисты.

— Только о себе и думают.

— Это верно.

Мы отвели душу. Одинаковый взгляд на молодое поколение сблизил нас — было приятно, что тут нет разногласий, мы улыбнулись друг другу и заказали еще два бокала. Нам было уютно здесь, среди незнакомых людей, в тесном, дымном помещении, где в каждом уголке горячо обсуждались научные и философские проблемы. Трое молодых людей, решавших судьбу своего компрессора, перешли на вопросы управления и разрабатывали принцип, который завтра они выложат главному инженеру; Диоген исчез: то ли он вернулся в бочку, то ли растаял в винных парах; толстяк, не понятый человечеством, прикорнул, привалившись к теплому радиатору.

— Меня беспокоят их нравственные принципы, — сказал Николай Петрович, — их беззаботность, равнодушие ко всему. Готовы ли они к ударам судьбы?!

Эта старинная фраза о судьбе понравилась мне, и я выступил с речью, где нарисовал образ современного молодого человека, отталкиваясь от своего Витьки. Второй бокал вина помог проявиться моему ораторскому дарованию, и мне удалось противопоставить старое славное поколение подвижников и гуманистов новому поколению деловых и черствых молодых людей. Мне казалось, что я говорю хорошо и убедительно и буду иметь успех у всех этих отцов, оторвавшихся на часок от воспитания своих детей, чтоб опрокинуть чарочку. Но никто не обратил на меня внимания — все были заняты разбором своих собственных неурядиц.

— А может быть, мы чего-то не знаем про них? — вяло закончил я свой обличительный монолог.

— Я как раз сегодня решил кое-что узнать, — сообщил Николай Петрович.

— Каким образом?

— Откровенно говоря, не самым лучшим… Вообще-то я не шарю по карманам своих детей, но сегодня утром мой Санька забыл на столе блокнот… Соблазн был слишком велик… Я, правда, не обнаружил там работы мысли… Только имена и телефоны, имена и телефоны: «Петька, Вадька, Витька, Валерка…» Я выбрал первый попавшийся номер и позвонил. Дело в том, что у меня и у моего Саньки абсолютно одинаковые голоса. А лексикон их я давно освоил…

— Очень интересно, — сказал я.

— И, скажу вам по секрету, я кое-что разнюхал. Знаю, например, что они вчера «шикарно» провели время. Я так и спросил: «Здорово мы вчера, да?» — и тот простофиля ответил: «Шикарно…» Теперь вот думаю-гадаю, что это значит…

Я почувствовал, как где-то в глубине моего тела поднимается маленький легкий дымок — это была совесть, я узнал ее горьковатый вкус.

— Больше того! — весело воскликнул Николай Петрович. — Мы условились встретиться. Я, естественно, предполагал лишь издали посмотреть на него. — Николай Петрович с сожалением развел руками. — Но этот тип не пришел.

— Пришел, — сказал я.

Николай Петрович отставил свой бокал и внимательно посмотрел на меня. Потом он как-то странно захихикал, но сразу остановился.

— Пришел?

Я кивнул головой.

— То есть как?

— Очень просто.

Мы рассмеялись. Сначала он, потом я, потом оба вместе, потом стали внимательно разглядывать друг друга, словно знакомились вторично.

— Здорово получилось, — неуверенно сказал Николай Петрович.

— Да, неплохо, — вяло согласился я.

— Просто анекдот, — закричал Николай Петрович, совсем развеселясь.

— Ловко это мы с вами… — поддержал его я.

Мы были в восторге друг от друга — нам очень хотелось, чтобы все это было смешно. Мы еще долго продолжали резвиться, и заказали еще вина, и стояли уже на пороге «брудершафта», когда заметили, что наш винный салон опустел, а мимо открытых дверей побежали люди, накапливаясь на противоположной стороне улицы. К этому времени мы уже стали понимать друг друга с полуслова и тоже побежали, расспрашивая прохожих, что случилось, и пылая гражданским гневом по поводу неупорядоченности уличного движения.

— А может, его спасут, — предположила какая-то женщина в платке.

— Кого? — спросил я.

— Мальчишку. Он ведь прямо под автобус кинулся. Раззяву этого отпихнул, а сам…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги