Все новые сказки

Он вышел на воздух, и холодный ветер бросил ему в лицо мелкие ледышки. Поленья в поленнице смерзлись, пришлось бить по ним обухом. Иначе не наколешь. Колодец затянуло толстым льдом: Юрген вспотел, пока его прорубал. Затем он убрал камень с крышки помойного ведра, побрел к свинарнику, но по дороге поскользнулся, и помои вылились ему на штаны. Значит, придется не только стирать одежду на несколько недель раньше, чем намечалось: а зимой постирушки — небольшое удовольствие, но и собирать с земли объедки голыми руками: негоже оставлять поросенка голодным.

Охая, сам себе жалуясь на жизнь, старик Юрген потрюхал домой. Помыл руки, переоделся в чистое и снова сел писать. Через несколько минут в комнату вошла жена. Воскликнула:

— Холод-то какой! — и взялась разводить огонь в камине, хотя таскать дрова в кабинет было нелегко, и Юрген готов был смириться с холодом, лишь бы не утруждаться. А Гретхен подошла к нему, положила руки на плечи: — Опять пишешь Вильгельму?

— Кому еще? — огрызнулся Юрген. — Мы тут надрываемся, работаем, чтобы посылать ему деньги, а он и не пишет! А если и пишет, черкнет две строчки и привет! Только и делает, что пьянствует, влезает в долги у портных, да гоняется за всякими… — он вовремя осекся, сделал вид, будто закашлялся: — …за неподходящими барышнями.

— Послушай, ведь ты в его годы…

— В его годы я ничего подобного себе не позволял, — возмутился Юрген.

— Уж конечно, не позволял, — мягко ответила жена. Он чувствовал затылком, что она улыбается. — Ах ты, мой дурачок, ах ты, мой милый.

И поцеловала его в макушку.

Солнце вышло из-за облака, когда Юрген возник на прежнем месте. Все в саду заиграло, переливаясь самыми разными оттенками — опять Посейдония намекает, предположил Юрген. Цветы кокетливо повернули к нему головки, раскрыли свои бутоны.

— Ну-с? — спросил король Муммельзее. — Как оно там?

— Зубов у меня почти не осталось, — проскрипел Юрген, — в боку все время кололо, в одном и том же месте. Дети выросли и разъехались кто куда. Мне ничего не осталось ждать от жизни, кроме смерти.

— Это не вердикт, — заметил король, — а лишь перечень жалоб.

— Должен признать, жизнь за калиткой — она, как бы это сказать… настоящая. Там все по-настоящему. На ее фоне наша жизнь какая-то плоская, призрачная.

— Ах вот как!

Непоседливые цветные блики потускнели, деревья застонали от ветра.

— С другой стороны, наша жизнь подчинена цели, а та, другая, бесцельна.

— И это верно.

— Но если у нашего существования и есть цель — а я вполне уверен, что она есть — то в чем она состоит? Черт меня подери, если я знаю.

— Невелика загадка! — воскликнул король. — Мы существуем, чтобы развлекать читателя.

— Читателя? Кто же он, этот читатель?

— О читателе, — вскричал король Муммельзее, полыхнув глазами, — лучше говорить как можно меньше. — И встал с трона. — Пора заканчивать нашу беседу. У этого сада два выхода. Одна калитка ведет назад, туда, откуда мы пришли. Вторая — в другой мир. В тот, куда ты только что заглянул.

— А он как-нибудь называется, этот «другой мир»?

— Некоторые называют его Реальность, хотя об уместности этого названия можно поспорить.

Юрген подергал себя за усы, закусил губу.

— Клянусь небесами, выбор нелегкий!

— Но мы не можем оставаться в этом саду до скончания века, Юрген. Рано или поздно тебе придется выбрать.

— Ваша правда. Я должен собраться с духом.

Сад, окружавший его, застыл в беззвучном ожидании. Ни одна лягушка не колебала своим прыжком стеклянную гладь пруда и кувшинки. Ни одна травинка не дрожала на лугу. Даже воздух как будто застыл.

Юрген сделал свой выбор.

Так Иоганн фон Гриммельсгаузен, которого иногда звали Юргеном, бежал из тесных, сковывающих рамок литературы, а заодно — из глубин Муммельзее, сделавшись настоящим человеком, а следовательно, игрушкой капризной Истории. Это значит, что несколько столетий его уже нет в живых. Если бы остался вымыслом, он до сих пор был бы с нами, хоть и не знал бы того богатства впечатлений, которое жизнь обрушивает на нас с вами каждый Божий день.

Правильный ли выбор он сделал? Одному Богу известно. Если же Бога нет, это навсегда останется для нас загадкой.

Питер Страуб Гуру Перевод Светланы Силаковой [46]