Все, о чем вы мечтали

  Остановки ежедневные, во второй половине дня, отправление до рассвета. Ночью холод собачий, днем терпимо. Из фургона не выпускают, с утра пихают в дверь бадейку с водой: хочешь - дуй в нее, вечером забирают. Попробовал, хотя шкура прокисла и воняет так, что в бадейку можно уже не заморачиваться, хватает щели в левом углу - туда. Так эти гады бадейку даже не сполоснули, выплеснули, наутро сунули назад - как есть. Два дня мучился, пока дерьмо не отмылось. В кормежку - какая-то слизская размазня из кислой муки, но кормежка пох. Интересно, если сдохну, как вытаскивать будут? Весь перемазан в говне - трясет, однако. До места повезут или выкинут? Их самих от запаха воротит.

  Кроме кучера-погонщика меня сопровождают двое солдат с мушкетонами - этакими короткими ружьями с раструбом. Обалденная старина! Один сидит на крыше фургона, вдыхает мои миазмы. Другой на гнедом ушастом муле - курсирует, то отставая, то выезжая вперед. Кучера не видел, но есть же кто-то на козлах.

  Мул у солдата холеный. Именной! Вся задняя половина выбрита, грива в лентах, на голове высокий букет из разноцветной шерсти. Вот с ним он и возится все время, со мной - только тот, что на крыше.

  Совсем молодой, почти как я: с этим повезло, удалось договориться. Вонизма всех достала. На очередной остановке потаскал мне воды - с десяток бадеек: немного отмыл свою конуру и сам пару раз окатился. Помогло. Но как орал хозяин постоялого двора во время водной процедуры! Как орал! Солдаты подогнали фургон почти к самому колодцу, чтоб полегче носить. Хана водичке. Там теперь туалет.

  Шкуру выбросили.

  - Скажешь, что я ее съел. Подтвержу.

  - Да пошел ты...

  Жарко же, как он там целыми днями сидит...

  - Эй, солдат, тебя как зовут?

  ...

  - Эй, солдат...

  - Заткнись. Нам не положено.

  - Но воды же дал? Ехать долго. Эй...

  - Рафаэль.

  - А кто я, знаешь?

  - Слышал...

  - Так и мне скажи.

  - Ты разбойник Хосе.

  - Б...ь!!!

  - Что?

  - Ничего. Это на другом языке, не по-французски. Ругаюсь.

  - Не понимаю, как можно забыть родной язык и помнить другие? Андалузец, не говорящий по-испански. Ты не Хосе.

  - Бывает, если сильно ударят по голове. Я не Хосе, ты прав.

  - Жаль. Надеялся рассказать родне, что видел Хосе Мария...

  - Кто это?

  - Не знаешь? Знаменитый разбойник. Хосе Мария эль Темпрамильо, его никто не может поймать. Сказали, что это ты. Может быть. Я не поверил.

  - Правильно сделал. В нашем возрасте нельзя стать знаменитым. Вот ты - знаменитый?

  - Ага.

  - А чем?

  - А хрен его знает. Еще не придумал.

  - Ха-ха-ха!

  - Ахха-ха-хах!

  Рафаэль Риего-и-Нуньес оказался отличным парнем. Влюбленного в мула солдата звали Рамон Кабрера, а возницу - Бальдомеро. Хрен его знает, как по фамилии. Бальдомеро - и Бальдомеро, нам не мешает! Ха-ха-ха!

  Кому со стороны показать - глазам не поверит. На крыше колыхающего тюремного фургона заливается смехом солдат, а из-за решетки доносится хриплый хохот узника. Психи молодые. Весна, однако.

  Организм словно ждал дополнительной встряски, чтобы включить резерв на полную катушку. Не будь ареста и казни, валялся бы в постели до сих пор, боролся с заражением, помирал. А тут - и без заражения настала хана. Сразу все мелкое исчезло, даже не вспоминаю. Так и сравнить - рубцы от кнута и ожог от пули? Ха! В остальном - спина еще побаливает, но все меньше и меньше. Видок - краше в гроб кладут: на груди пять вздутых толстых рубцов, через ребра на спину уходят.

  Кости целы, мяса - толком и не было, а кожа зарастет. Поживем еще.

  Тащимся так медленно, что все колдобины наши: успеваешь прочувствовать каждую неровность на дороге, пока фургон через нее переваливается. Километра три-четыре в час, видел сквозь решетку, как неторопливо шагающий, завернутый в традиционно обвисший плащ, путник легко обогнал наш еле ползущий тарантас. Да еще и остановки постоянные. Может - упряжь поправляют, может, еще что. Я не спрашиваю.

  - Тебе повезло, что приняли за Хосе.

  - Это почему это?

  - Иначе повесили бы сразу. С разбойниками не церемонятся.

  - Чего-то я не видел виселиц.

  - Сдали бы vascongado, отвезли бы в Сан-Себастьян, там бы увидел.

  - Кто такой васконгадо?

  - Ну, ты даешь! Французы называют их басками.

  - Причем здесь баски?

  - Ирун находится в баскской провинции Гипускоа, все ее управление из местных басков, а во главе стоит депутат. Даже король не может вмешаться, у них свои законы. От короля там коррехидор. Тебя бы повесили баски по баскским законам.

  - Отчего ж не повесили?

  - Пограничный город, алькальд и альгвасил не баски. Приедем в Бургос - повесят. Именем короля.

  - Да пошел ты.

  - Ладно, я пошутил.

  - Сам дурак!

  Оказывается, здесь, на севере Испании, целый баскский край, три провинции: Гипускоа с центром в Сан-Себастьяне, Бискайя со столицей в Бильбоа и Алава, в главный город которой, Витторию, мы почти добрались, проехав приморские Гипускоа, Бискайю и - только потом свернув вглубь полуострова. А могли сразу из Ируна двинуться вглубь: через Памплону, столицу Гаскони (той самой, которая "пока на белом свете есть"), где власть короля не подвергается сомнению. Но почему-то не пошли.