Я старался развести ее руки, но она сопротивлялась, смотрела мне в глаза, почти дрожала.
- На все, - шептала она, - даже на молчание.
- Идемте. Уже поздно. Я спешу.
Она отпрянула. Кажется, в ее ресницах заблестели слезы. Мы двинулись к автомобилю. Зоя шагала словно автомат.
- Но почему же, - спросил я, - вы надеялись до свадьбы, а теперь больше не надеетесь?
{110} - Мадемуазель Малинова, - ответила она, без малейшего колебания, - пусть даже у нее большое прошлое, все же мадемуазель Малинова, и свободна. Но мадам Аллот?..
Разубеждать ее я не стал.
В автомобиле, совершенно собой овладев, ровным и спокойным голосом, говоря так, как говорят о делах, поведала она мне, что три дня тому назад, сходя с лестницы, Аллот упал и сломал берцовую кость у самого верха ее. Я спросил, поместили ли его в госпиталь, и узнал, что нет. Ему сделали гипсовую повязку и он остался дома, где Зоя сама за ним ухаживала.
- Это надолго, - пояснила она, - в его возрасте кости срастаются с трудом. Хорошо еще если он не останется калекой.
Когда мы остановились у ее подъезда, она, перед тем как выйти, повернулась ко мне, чтобы, вопреки привычке, попрощаться, и длительно на меня посмотрела.
- Это ужас как я его люблю, - услыхал я.
Губы ее шевелились, как раз так же, как они шевелились, когда, выходя из бюро, она не то улыбалась, не то шептала. Тогда я не понимал. Теперь я знал.
Признаюсь, что предпочел бы остаться в неведении.
Но вот уже, на смену этим мыслям, спешили другие: Мари должна была беспокоиться, так как к завтраку я опаздывал. Как было здоровье Доротеи? Не расхворалась ли Мари-Женевьев? Спокойная, нарядная столовая, белая скатерть, серебро, хрусталь, цветы в вазах!
Когда я открыл дверь и Мари выпустила из рук "наши минуты", я прежде всего сказал:
- Часовщик придет завтра вечером.
27.
После завтрака этого дня я был очень занят, но вернуться мне удалось все же довольно рано. Доротее было лучше, жар понизился и она спокойно играла в своей кровати с плюшевым медведем и бархатной белкой. Мы рано легли. Засыпая, я с внутренним удовлетворением думал, что все благополучно. Тень, оставленная разговором с Зоей, рассеялась и можно было допустить, что новых попыток встретиться Зоя не предпримет.
Ночью, проснувшись, я прислушался к легкому дыханию Мари. Я упрекнул себя в том, что ничего ей не сказал насчет нового наследства, и решил непременно исправить этот пробел завтра с утра. И вдруг меня охватили страх и отвращение. Вытянувшись, сжав кулаки, я замер в ожидании: не то шума, не то шагов, не то голоса. И мысль о наследстве, и постоянные, привычные мысли о делах, и, тоже постоянная, радостная забота о семье, - все это исчезло. Однако никакого шума, никаких шагов, никакого голоса не раздалось. Со всех сторон - {110} немного как подступают воды во время наводнений - надвинулся тяжкий, черный сон.
Но на утро я был бодр и свеж. Мари уже была на ногах и вошла спальню, когда я начал вставать. Она сказала, что Доротее лучше, что жар небольшой, что ее кормит нерс, и что Мари-Женевьев одевается и будет пить чай с нами. В окна столовой, куда я прошел поели ванны, светило бледное осеннее солнце. Мари поправила цветы в вазах и, посмотрев на старинные часы, спросила меня:
- Они сегодня вечером должны снова начать тикать?
- Часовщик будет сегодня, но починит ли он часы сразу, сказать не могу.
Доктор пришел к девяти, осмотрел девочку, нашел большое улучшение и сказал, что все теперь должно скоро пройти, и что он забежит послезавтра.
Обычный день вступал в свои права обычной поступью. В окно я видел, как подали мой автомобиль. Поцеловав Мари, я отправился на фабрику.
По дороге я приказал шоферу остановиться у газетного киоска, чтобы купить иллюстрированный журнал. Но чтобы найти свободное место, шоферу пришлось проехать лишних метров шестьдесят. Я вышел и направился к киоску. Мне попалось несколько встречных, на которых я не обратил больше внимания, чем вообще обращают внимания на прохожих. Но все же я сказал себе, что эти несколько человек мне так же чужды и безразличны, как могли бы быть чуждыми и безразличными люди иного мира. "Точно привидения", - подумал я. И тут же, с иронией, усмехнулся, самому себе удивившись: "Как мне могло придти в голову столь романтическое сравнение?" Зато в отношении иллюстрированного журнала все было ясно: неделей раньше нам случайно удалось узнать, что один конкурент помещает в этом выпуске занимающую целую страницу рекламу, и, при этом, необычайно оригинальную, как по исполнение, так и по замыслу. Я хотел ее рассмотреть на досуге.
- Как бы ни был хорош рисунок, Зоя сделает лучше, - подумал я.
И тотчас же и вчерашний разговор с ней в пустынной аллее, и вызванный Зоей образ Аллота, лежащего в гипсе, и то, что я об этом умолчал - встали перед моим мысленным взором. Я испытал смешанное чувство неудовольствия и опасения.
- Другой мир, населенный привидениями, - пробормотал я, но на этом опыт сравнения остановился. Я уже был перед киоском.