Входя в ресторан, Мари, по своему обыкновенно, смотрела себе под ноги. Когда к ней подбежал шассер (так в оригинале), чтобы помочь скинуть пальто, она взглянула на меня смиренно и почти жалко улыбнулась. Что было в этой улыбке? Просьба о прощении? Готовность стать рабой, никогда ничего не требовать? Я еще раз подумал, что если я подчинюсь магической силе сказанного мной слова, то и для нее это может стать источником мучения, и я сам, даже стараясь все всегда к лучшему устроить, только буду ее терзать. Мы выбрали столик, сели. Я спросил Мари об ее предпочтениях, но она так на все заранее была согласна, что я составил меню сам. Невесело начинался мой обед с этой барышней, обед, к которому я так стремился. Колеблясь, не зная, как приступить к разговору, досадуя на себя за это, несвойственное мне, колебание, за неумение разобраться в путаница намерений и побуждений, - я, со злобностью, допустил мысль, что Мари может быть просто интриганка, что у нее одна цель: непременно и поскорей выйти замуж, и что, узнав случайно, что я стану богатым, она, в моем отношении, будет особенно предприимчивой. Я посмотрел на нее с враждой и спросил, резко:
- О чем вы думаете?
- О вас, - ответила она. - О том, что вы теперь наверно раскаиваетесь, что назвали меня невестой. При других обстоятельствах это могло сойти за глупую шутку, но в этой обстановке... Зачем вы это сказали?
- Это было первым пришедшим мне в голову предлогом для {17} того чтобы объяснить ваше присутствие, ваше, в некотором смысле, вторжение.
- Я сама это поняла именно так, - ответила она, - а теперь я чувствую, что у меня что-то в душе надломлено.
И так как я промолчал, то она прибавила:
- Не надо опровергать, пока он жив. Для него вытекло бы лишнее волнение. Когда его не будет, все очень просто устроится, так как выйти за вас замуж я все равно не могу.
- Не можете выйти за меня замуж? - спросил я, и от одного того что я произнес эти слова, мне стало не по себе, почти тревожно. Не делал ли я, в это мгновение, еще шаг по той дороге, с которой только что хотел свернуть?
- Не могу. Не знаю, как вам сказать. Не могу, потому что у меня есть прошлое...
Это признание до такой степени противоречило всему ее целомудренному облику, всей ее скромности, ее всегда потупленному взгляду, что я спросил себя, не клевещет ли она на себя, не прибегла ли к хитрости, чтобы облегчить мне отступление? Но тут же, следом, как бы вплотную, последовало опровержение. Впервые, с тех пор, как мы сели за стол, она подняла на меня свои глаза. Она мне их дала: на, мол, читай в них. И когда она их отвела, когда снова опустились длинные ресницы, я сам попросил: "еще, еще". И она вторично дала их мне, и так кротко, так целиком, так покорно, что никакого не могло остаться сомнения: Мари просила меня не осудить ее за прошлое и разрешала взять обратно опрометчиво данное слово.
Промелькнули тогда, перед моим умственным взором, один за другой цеплявшиеся образы. Связывавшую их зависимость я не различал, и для того, чтобы найти объяснение, спросил себя: не приостановилось ли на секунду время? Действительно ведь разница между моими обычными заботами об установке аппаратов, счетоводстве, о найме персонала, о новой форме упаковки шоколадных плиток и тем, что произошло сначала у постели почти умирающего старика и потом здесь, в ресторане, была так неожиданна, что я точно бы заглядывал в другой, доселе от меня скрытый мир.
- Это не имеет никакого значения, кто в наше время про это думает, кто с этим считается? - произнес я, удивляясь и словам своим, и тону моего голоса: надо было найти другое определение, и надо было говорить не с деловыми, точными ударениями. - Я сам не безгрешен. Я был студентом, и когда был студентом, у меня были приключения. Были и после... Так что как же мне вас упрекнуть в чем бы то ни было? Мы на равной ноге.
- Молодым людям позволено гораздо больше чем девушкам, - прошептала она. - Мне и в голову не пришло бы упрекнуть вас за ваши связи. Даже если они были многочисленны. Но не сказать вам, что я не девушка, а женщина, я не могла. Так лучше, так ясней, так проще. И вам легче будет решить: надо или не надо.
{18} - Что надо или не надо'?
В умоляющих глазах заблестела слезинка.
- Чтобы все продолжалось так, как началось там, у его постели. прошептала она и закрыла лицо руками.
Я же думал: "Притворство это, или нет? Ведь не могла же она меня полюбить в эти несколько минут? Ну а сам-то я? Не мог ведь и я. Так почему же я не встаю, не прощаюсь, не ухожу?"
- Вот закуски, - почти пропел, с веселой вежливостью, метрдотель.
Улыбка его была более чем радостной: она буквально цвела на его губах. Увидав в каком состоянии Мари, он, внезапно, с непостижимой легкостью, превратился в олицетворенную заботливость и осведомился, не "нездорова ли мадам, не хочет ли она чтобы горничная проводила ее в уборную?"
Мари отняла руки от глаз и, тихо улыбнувшись, сказала, что все прошло, что было только небольшое головокружение.