Все оттенки боли

Да, ему легко говорить, когда у него уже все позади. А моя мама считает, что сначала нужно научиться работать, чтобы содержать себя. А потом уж можно осваивать любую профессию для души. Правда, на вокальное конкурс огромный…

— У тебя хороший голос. Советую, сразу, как вернешься в Москву, немедленно иди в консерваторию и поступай. Станешь звездой оперной сцены, я уже старенький, наверное, буду… («Как будто сейчас ты молодой», — отметила я.) И вот однажды подойду я к тебе после концерта в зале Чайковского и скажу: «Вы меня не помните? Это я дал вам совет поступать в консерваторию!» — Драматург ласково глядел на меня, словно дожидался, что я сейчас на шею ему брошусь от благодарности.

Вот что меня всегда раздражает — это советы. Стоит какой-нибудь мозгляк престарелый, сам насосанный как комар, а перед ним девчонка без связей, без денег, без надежды. А он вместо помощи советы раздает. И еще благодарности ждет, первооткрыватель хренов…

— Ты сама всего добьешься, — словно услышал мои мысли драматург. — У тебя сила воли есть. А вот подружка твоя — неправильная девочка. Поверь моему опытному взгляду. Не общайся с ней, найди себе целеустремленную подругу.

Вот тут я разозлилась! Кто он такой, чтобы учить меня, с кем дружить? Тоже мне, папа нашелся!

— У меня отличная подруга! Не надо про нее гадости говорить. Если б не она, сидеть мне сейчас в пыльном райкоме и постановления печатать. Знаете, как шея болит после восьми часов работы? Не знаете!

Драматург обрадовался:

— Я делаю потрясающие массажи! Ложись скорее на лежак — нужно снять напряжение с воротниковой зоны.

Вот зачем я ему сказала, что шея болит? Теперь он опять начнет приставать своими руками.

Но поскольку мама учила меня слушаться старших, я легла ничком на топчан и свернула голову в бок, как сломанная кукла.

— Если хочешь настоящий массаж, то я должен сесть на тебя. Не бойся, я легкий, не раздавлю.

Как будто в этом дело! Я вообще не хочу, чтобы этот старик усаживался на меня. Жила без массажей девятнадцать лет, и ничего себе, шея поворачивается.

Но драматург уже с серьезным видом разминал руки, бубня под нос: «Жаль, крема нет». Он вцепился костлявыми пальцами в мои плечи и стал их выламывать.

Было больно с непривычки, хотелось скинуть навязчивого всадника и ускакать от его приставаний да разговорах о трусиках. Но он так вгрызся в мои плечи, что я только вскрикивала и просила «полегче».

А у него, видимо, обострилось тактильное восприятие, и от воротниковой зоны он стал опускаться туда, где точно не болит.

А я это заметила и стала выворачиваться, как уж на сковородке.

— Расслабься! Я своей жене каждое утро массажи делаю, а она сознание теряет от удовольствия.

Почему мужчины думают, что подробности их личной жизни интересны другим женщинам? Или драматург всерьез полагает, что после этих «милых» семейных историй я брошусь на него в экстазе с криками: «Да! Да! Я тоже так хочу! Делай мне больно! Называй своей сучкой!»

В этот момент позади меня раздался глухой удар, и туловище драматурга свалилось на мою голову.

«Ничего себе легкий», — подумала я, раздавленная драматургом. И только потом испугалась. Затаилась. Пусть бандиты думают, что мы оба мертвые. Постоят да уйдут восвояси.

— Эй, ты живая? — спросил молодой голос и стащил с меня обмякшее тело писателя.

Я вскочила с бодрой улыбкой, чтобы бандит не решил, будто напугал меня и я собираюсь кричать.

— Весь берег обошел — искал вас, — радостно сообщил парень, помахивая палкой.

— Ты кто? — собиралась я с мыслями, потому что в темноте он был похож на черта.

— Не узнала? Во даешь! Вы у меня ночевали, когда приехали. Коза Гиппократ еще у меня. Вспомнила?

Видимо, драматург, когда падал, ударил меня подбородком по темени. Оттого и вопросы насущные появились.

— Ты почему козу мужским именем назвал?

Чернявый Вася-Бэзил с радостью ответил:

— До нее был козел. Я его назвал Гиппократ, потому что хочу в медицинский поступать. Козел сдох, а имя осталось.

— Ну да, ну да… — размышляла я над превратностями судьбы. — А здесь ты что делаешь? Мы тебя боялись — думали ты агрессивный.

— Не! — открыто улыбнулся парень. — Я ждал вас две ночи, волновался, все ли у вас в порядке. Потом решил искать на набережной. Здесь все тусуются. А Светка где? Мне пить не с кем!

— Светка квасит с пожилым контингентом на съемной хате. Хочешь, отведу тебя к ней?

Драматург зашевелился, обозначив живучесть.

— А зачем ты его так? Он известный писатель, между прочим.

— Я иду. вижу, мужик над женщиной издевается. Она кричит, а он ее душит…

— Он массаж мне делал. Воротниковой зоны…

Чернявый поглядел на драматурга и сразу поставил диагноз:

— Педофил.

— А что это? — Я вспомнила про опасные глисты как узкую специализацию чернявого.

— Это когда старый к молодым лезет. Он тебя просил что-нибудь делать?

— Нет… Просил, но ерунду. Говорить потише, про белье расспрашивал, трусиками интересовался… Так, по мелочи…

— Эти темы его возбуждают. Тихий голос, разговоры про белье, наверное, научить целоваться предлагал, да? Умные вещи рассказывал, да? Это классический педофил.