Все оттенки черного

БОЖЕ МИЛОСТИВЫЙ, КАК ЖЕ ОХОТА СПАТЬ! Колосов созерцал себя в тусклое зеркальце главковского туалета. И на кой черт он только явился сегодня на работу? Все равно ведь в таком позорном сонном виде делать ничего невозможно. Он с горькой нежностью погладил себя по небритой щеке. Двойник в зеркале жалостливо скопировал жест. Эх ты, бедолага, ну спи… Как это там Высоцкий пел про Химки и Мед— ведки?

Но голова была набита как ватой. И немудрено: они с Модиным проговорили всю ночь и выкурили, наверное, целый вагон сигарет. К шести утра малость прибалдевший от обилия информации, сигаретного дыма и пары-тройки пропущенных за беседой рюмок дорогого коньяка (дешевого у Модина, естественно, не водилось), Колосов отвез клевавшего носом конфидента в аэропорт. Самолет Модина вылетал в 7.30.

В главке на оперативке у шефа Колосов уселся так, чтобы с начальственного кресла видно было его как можно меньше: в уютнейший уголок за гигантскими напольными часами переходившими по наследству с незапамятных, еще довоенных времен к каждому новому владельцу кабинета начальника Управления уголовного розыска. Стыд и позор, конечно, вот так кемарить на совещании, где с коллег щедро снимали стружку и толковали о глобальнейших вопросах стабилизации криминогенной ситуации в регионе, но… Но Колосов был не кремень, а всего лишь человек. И, как всякий человек, слаб.

К тому же глаза его просто сами собой закрывались. И в родном кабинете на первом этаже продолжалась та же мука. Страшно даже было подумать о том, что вот сейчас зазвонит телефон, заглянет сослуживец с каким-нибудь рапортом или справкой и надо будет снова что-то кому-то объяснять, давать ЦУ, куда-то ехать, одним словом… Звонить, например, в РУБОП — вот на численнике как раз перекидном это отмечено: звонить всезнайке Обухову, контролировать исполнение… переданного параллельной структуре на исполнение запроса об установлении…

— Эт-то что еще за фокусы? Па-адъем! Смир-р-р-на-а!

От этого генеральского рыка звякнула и с грохотом обвалилась фрамуга на окне. В кабинете сразу стало свежо. И к этой утренней свежести примешался аромат заковыристой, туалетной воды или духов. Колосов кое-как привел в порядок мысли, разлепил веки. Ба, Гена Обухов на пороге — легок на помине! При полном параде, в галстуке, начищенных щегольских ботинках, и улыбка, насмешливая и покровительственная, — все тридцать два зуба напоказ. Однако откуда у этого стиляги такой великолепный начальственный бас?

— Не спи — замерзнешь. Салют, компендаторе. — Обухов плюхнулся на стул перед Колосовым. — Что, веселенькую ночку провел?

— Угу. — Колосов слабо кивнул, потянул носом: благоухание, лепота! — «Юнкерский»? — вяло спросил он Обухова. — Ну, одеколончик? Я рекламу слыхал, тезка мой Михалков рапортовал — мороз, дескать, рождественский, лошадиный пот, рюмашка водки… — Он мечтательно зажмурился. Он был сейчас такой слабый, ленивый, такой сонный и добрый, что любил, казалось, весь мир без купюр. Любил даже этого вот охальника Генку, который громыхал как иерихонская труба, и благоухал, как клумба.

. — Прочисти мозги, — скомандовал Обухов деловито. — Я и так ради этой вашей ерунды на час все мероприятия по «Альбатросу» сдвинул.

— «Альбатросу»? А, это, — Никита смутно припоминал дела давно минувши дней: ТОО по производству мясных консервов, лотки фарша и того, пристегнутого наручниками фраера…

— Прочисти мозги, — Повторил Обухов. — На вот, любуйся, — он придвинул по столу К Колосову сколотую скрепкой пачку документов — распечаток компьютера. — Это все по той ерунде, которую ты, заручившись поддержкой самого, спихнул на исполнение моим орлам. Данные, как в вашем запросе было указано, на Олега Смирнова и прочую твою гоп-компанию. Господи, Никита, каким вы тут бредом начали заниматься! Если бы не указание самого (так лаконично Обухов именовал высокое начальство), хрен бы ты у меня такой информации дождался. — Он встал и направился к двери. Такой занятой, такой наглаженный, такой ароматный, как пасхальный розан…

— Спорим, Гена, никуда ты сейчас не уйдешь. — Колосов придвинул к себе распечатку. — Звони в отдел, — он придвинул телефон. — «Альбатрос» и вся эта твоя кедровская шишголь подождут. А ты, будь ласков, сядь на место.

— То есть? — от такой дерзости Обухов даже споткнулся на пороге.

— Май-горское дело, как нам кажется, имеет прямой выход на самоубийства в Старо-Павловске. На смерть Ачкасова и… — и тут Колосов выдержал свою неподражаемую паузу, — и на гибель прокурора Полунина и его семьи.

— Кому это «нам» кажется? — ревниво и быстро спросил Обухов, возвращаясь к столу.

— Мне и следователю прокуратуры. Это дело в самой ближайшей перспективе — наше с потрохами. Не хочешь присоединиться?

Обухов сел на стул верхом, как на боевого коня. Он сейчас был похож на золотоискателя, которого пока еще не очень желают брать в долю. А он и сам колеблется: стоит ли? А вдруг лопухнешься вместе с самонадеянным коллегой из параллельной структуры?

— Выкладывай, — сказал он и по-хозяйски потянулся к колосовской пачке сигарет на столе.