Все оттенки красного

Ушла. Нелли Робертовна потянулась к пузырьку с таблетками. Спать, немедленно спать. Надо пережить все это во сне. Утром кошмар рассеется.

В квартире Оболенских

— Маша? Ты дома? Маша!

— А, корнет! Сколько сейчас времени?

— Половина первого.

— Утра?

— На улице светло! Ты что, не видишь?

Мария Кирсанова с тяжелым вздохом оторвалась от мольберта. Соскучилась она за те несколько дней, что не брала в руки кисти и краски. И вот вам результат — творческий запой. Расслабилась, отдохнула, сил в себе накопила, и теперь разом, за одну ночь выплеснула их все, унеслась мечтами далеко— далеко. Вот и на картине не земные деревья, и не та трава, что возле дома растет. Неведомый мир, о котором знают только те, кому он грезится в мечтах, и кто может эти мечты описать, нарисовать, озвучить. Она протяжно зевнула:

— Ах, уже утро!

— Ты что, не ложилась?

— Сейчас лягу. С тобой, корнет.

Маруся бросила кисть. Эдик, посмотрев вокруг, поморщился: неубрано, грязно, на кровати тарелка с остатками пищи, немытые чашки и стаканы загромождают стол. Каждый раз, наливая себе что-нибудь, кофе ли, спиртное, Маруся брала чистую посуду.

— А помыть нельзя было?

— Фу, какой ты мелочный!

Она переставила грязные тарелки на стол, разлеглась на кровати, еще раз зевнула:

— Ну, как наши дела?

— Ты будешь смеяться.

— Что ж, повесели меня. Чес слово, я нуждаюсь в разрядке. Устала.

— Ты помнишь, что с нами в поезде ехала некая Майя?

— Дочь завуча? А ты и имя запомнил? — прищурилась Маруся. — Ну, корнет! Ты бабник.

— Ты забыла сумочку в ее вагоне. Получилось так, что у девицы украли на вокзале документы, она заметалась, и попала под колеса машины, на которой тебя ехала встречать тетя Нелли.

— Я никого не просила встречать.

— Надо знать тетю Нелли. Короче, в чемодане у Майи нашли сумочку с письмами и блокнот. Там так и написано — папа Эдуард Листов. И ее приняли за тебя.

— Да ну? — приподнялась на локте Маруся.

— И до сих пор она так и продолжает зваться: Мария Кирсанова.

— Не верю! Чтобы Майка выдала себя за меня… Не верю.

— Тем не менее.

— Тогда я немедленно еду туда. Будет шоу! Корнет, я хочу повеселиться!

— Лежи. Тебе нельзя там показываться.

— Это еще почему?

— Твой брат убит.

— Что!?

— Что слышала. Его застрелили. А девицу застали в комнате с пистолетом в руке.

— Что!? Не верю! Уж в это точно не верю. Она и муху не способна прихлопнуть. Тихоня, отличница. Зануда жуткая.

— Лучше бы эту зануду теперь обвинили в убийстве. И тогда на сцену выйдешь ты. Все — делиться больше не с кем, убийца брата сидит в тюрьме.

— Не поняла?

— Тебе достанется все, поняла? И это будет настоящий сюрприз! А пока пусть побудут в неведении.

— Да ты что, корнет?

— Но сначала мы поженимся.

— Знаешь, меня что-то сомнения берут.

— По поводу?

— А надо ли нам жениться?

— Послушай, мы же все решили! Я люблю тебя, ты любишь меня.

— Тогда зачем жениться? Я хочу туда поехать!

— Ты хотя бы представляешь себе, что там творится? Милиции полно! Все допрашивают, расспрашивают.

— Да?

— Ты устала. Ляг, поспи. Хочешь выпить?

— Выпить? Хочу!

— Я тебе сделаю мартини с соком. Идет?

— Да.

Он смешивал коктейль на кухне, и в который раз думал про наркотики. Чертова девица! Снотворное ей что ли подсыпать? Да, пусть спит, спит долго, сладко, спит и видит сны. Хорошо, что у маман есть стратегический запас снотворного на случай тотальной бессонницы. Как хочется сыпануть в стакан весь пузырек! Но не время еще, надо или что-нибудь срочно придумать, или просто дотянуть до свадьбы. А пока пусть просто спит.

А ему тем временем надо заняться делом.

Тремя часами позже

Эдик поднимался по лестнице старой пятиэтажки. В подъезде пахло кошками, бомжами, нечистотами, на обшарпанных стенах любители народного фольклора как могли изощрялись в бесчисленных надписях. Он шел и думал о старых письмах. Это были не просто письма, а письма с зоны. Человек, писавший их, загремел на длительный срок. Потом он вышел, снова был арестован, еще сидел. Сколько же ему теперь? Около пятидесяти? Больше?

Дверь открыл старик. Сморщенный, шаркающий ногами, больной, беззубый старик.

— Сергей Петрович?

— Я.

— Кувалдин?

— Он самый.

— У меня к вам дело. Надо бы поговорить.

— Парень, у тебя на чекушку не найдется? Выпить бы мне. Опосля поговорим.

— Хорошо. Одна нога здесь, другая там, — Эдик полез в карман за деньгами. — Если не вернешься в течение пятнадцати минут, не получишь на поллитра.

— Я мигом! — засуетился Кувалдин. — Я, парень, мигом!

Эдик усмехнулся: и этот человек должен признаться в своем отцовстве! Неужели этот отвратительный старик, похожий на бомжа, способен был произвести на свет его, повесу и красавца, любимца женщин Эдуарда Оболенского! Ирония судьбы! Чего только не сделаешь ради денег! Но надо во что бы то ни стало доказать, что они с Марией Кирсановой не родственники. Пусть даже придется пожертвовать родной матерью, ее покоем и благополучием. В этом мире каждый за себя.