Все оттенки желаний

Дача у Кости далеко за городом, почти полтора часа быстрой езды. Мы въезжаем в ворота, когда уже совсем стемнело. Валит снег – вот такая весна в этом году…

– Сейчас затоплю камин, будет тепло. – Костя забирает у меня сумку с ноутбуком, стягивает куртку, сапоги. – Ты иди в комнату, я сейчас.

В комнате темно и сыро, промозгло как-то. Я забираюсь на старый диван с ногами и обхватываю себя руками за плечи. Появляется Костя с охапкой дров, кидает их в угол и начинает растапливать камин.

– Замерзла?

– Немного… ничего, пройдет.

– Ты есть хочешь? Я в ресторан заехал, прихватил твои сушки.

«Сушками» он всегда с иронией называет суши, которые терпеть не может сам, однако частенько балует меня ими. Я сейчас не могу есть, но обижать Костю не хочется, поэтому я встаю с дивана и иду в маленькую кухню, где на столе свалены в кучу яркие пластиковые коробки.

Мы молча ужинаем, словно боясь нарушить то хрупкое перемирие и равновесие, которое возникло между нами за время поездки. Костя нервничает, я это вижу. Сейчас бы выпить чего-нибудь, но попросить я не решаюсь. Не решаюсь, потому что не знаю, что он задумал, как все пойдет дальше, что он захочет со мной сделать. Я знаю, что буду терпеть все, все, что угодно, – лишь бы ему было хорошо. Но он и сам понимает, каково сейчас мне, поэтому достает из сумки бутылку коньяка:

– Давай понемножку…

Я вскидываю глаза:

– Как скажешь…

– Лор… ты мне не нравишься сегодня. Ты что такая напряженная? Боишься меня?

– Я боюсь себя…

– Давай сейчас не будем разговаривать об этом, – просит он. – Если захочешь, мы поговорим об этом завтра, или потом, когда ты будешь готова. Я не стану тебя торопить, Лор… я хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Костя… мне плохо – и вряд ли это скоро изменится… мне плохо не физически, потому что – что такое физическая боль в сравнении с моральной, Костя? С тем, что происходит сейчас, я не могу справиться – просто не могу…

Я опять начинаю плакать, и слезы падают в граненый стакан, где, налитый на полпальца, янтарно светится коньяк. Костя молчит – вряд ли ему лучше, чем мне. Я просто не представляю, как он может вообще смотреть на меня и знать о том, что я сделала. О том, с кем я была. Он протягивает руку и берется за цепочку ошейника, свисающую по моей груди вниз, тянет за нее, и я встаю и подхожу к нему. Он смотрит на меня снизу вверх:

– Ну что ты казнишься так, а? Ну что произошло? Подчинилась желанию? Поиграла, получила удовольствие? Ну и хватит уже. Прекрати.

– Костя…

– Да что ж ты так убиваешься – ты ж так не убьешься, – усмехается он и усаживает меня к себе на колени. – Перестань, я тебя серьезно прошу. Давай все забудем! Не было ничего – ни Джера, ни этого дня – ничего. И ничего не изменится между нами, я тебе обещаю. Поверь мне – я умею держать слово. Поцелуй меня, Лор…

Я послушно приближаю свои губы к его, осторожно касаюсь и чувствую вкус коньяка. Мы целуемся долго-долго, словно никогда не делали этого, словно все у нас впервые…

– Идем спать, заинька, уже очень поздно. Завтра баню натопим, погреемся. Спину твою немного в порядок приведем. Когда твой приезжает?

– В понедельник…

– У, так у нас куча времени! Не переживай, он ничего не заметит… Идем.

Я раздеваюсь, пока Костя застилает постель на диване в жарко натопленной комнате. Свет не зажигаем – я попросила не делать этого, потому что не хочу, чтобы он видел чужие следы на мне. Ныряю под одеяло и сворачиваюсь в клубок. Костя тоже ложится, тянет меня к себе и нащупывает ошейник, который я так и не сняла. Едва он пробует расстегнуть его, как я откидываю руку и прошу:

– Не надо… пусть будет.

– Дурочка ты…

Два дня… два дня без секса, практически без разговоров… Мы гуляем по пустынному дачному поселку, утопая в постоянно падающем и тающем снегу. Я уже давно не бывала на свежем воздухе так подолгу, у меня постоянно кружится голова от избытка кислорода. Костя прихватил аппарат для лазерной физиотерапии, сам сводит шрамы с моей спины. Ни словом не обмолвился о Джеральде, и я ему за это безмерно благодарна. Мы сидим вечерами у камина, взявшись за руки, и молча смотрим на горящие поленья. Иногда я смотрю Косте в глаза и замечаю, что он хочет что-то сказать, но то ли не решается, то ли боится.

Я подозреваю, что тема для разговора не из приятных для нас обоих.

– Костя… если ты хочешь что-то знать, то можешь спросить.

– Что спросить, заинька? – Он помешивает кочергой угли и не смотрит на меня.

– Я не знаю. Просто вижу, что тебя гложет что-то.

– Гложет, Лор… но я не знаю, как спросить об этом так, чтобы не убить тебя вопросом.

– Я уже могу обсуждать это. Потому что молчать дальше тяжело.

– Ну, тогда расскажи. Нельзя носить в себе такую тяжесть.

И меня прорывает. Я сажусь на пол у его ног, кладу голову на его колено и начинаю рассказывать. Я говорю долго… он молча слушает, не перебивает, только по лицу пробегают тени. Когда же я замолкаю и закрываю глаза, мне на затылок ложится его рука.

– Заинька… ты сильная у меня, оказывается… Я бы не решился рассказать тебе подобное о себе.

– Ты ненавидишь меня?

– За что?

– За все…