Все плохое уже позади

– Куда? – изумленно переспросила Лариса и с опаской взглянула на собеседницу более внимательно.

– … ну, не в червятники, а в такие специальные помещения без окон, я не знаю, как они правильно называются. Короче, перепревший навоз с соломой укладывают прямо на земляной пол кучами, похожими на могилы…

Лариса остановилась и уставилась на женщину.

– Лора, ну что ты смотришь на меня, как на ненормальную? Я абсолютно в своем уме и рассказываю тебе чистую правду, – возмутилась та, – в этих длинных-предлинных сараях на полу ряд за рядом расположены многочисленные кучи перепревшего навоза с соломой. В них запускают дождевых червяков. Они поедают навоз и оставляют за собой чистейший гумус. Как только куча навоза превращается в гумус, червяков переселяют в следующую кучу, а сам гумус пакетируют и продают. Да, да! Грунт в пакетах для домашних цветов, который ты покупаешь в супермаркете, – это плоды жизнедеятельности обыкновенных земляных червей. Безотходный и нескончаемый производственный цикл. Это фантастика! Когда Танька со Стефано сказали, что хотят показать нам дождевых червей, я ужаснулась и потребовала костюм химзащиты: брезентовые штаны до груди и высоченные резиновые сапоги. Лора, а когда мы пришли в этот червятник, оказалось, что рабочие ходят там в шортах и кроссовках. Там чистота, единственный минус – темно и прохладно. Но рабочие в самом червятнике и не сидят. Они грузят готовый гумус в тележки и отвозят к конвейеру, где грунт упаковывается в пакеты. Еще они следят за червями. Когда те доедают очередную кучу, их переселяют на новую. Рабочих всего двое на огромный стометровый в длину сарай. Мы никогда этого не видели и не знали, лично я всегда думала, что сельское хозяйство – это грязь и вонь, а теперь я знаю, что это – сказка, – восторженно завершила она свой рассказ и улыбнулась.

– Никогда бы не подумала, – задумчиво пробормотала Лариса.

– Лора, а ты представляешь, что перед тем, как доить коров, им жидким мылом моют вымя, причем не вручную, все автоматизировано. У них в коровниках розами пахнет, – Екатерина Андреевна вздохнула, – в таких условиях я и дояркой, и поломойкой согласна быть.

Лариса молча шла рядом.

– Поэтому вот что я тебе скажу, – Екатерина Андреевна снова понизила голос, – настрой Наташку, что ей надо обязательно найти иностранного жениха, нечего такой красавице в Союзе делать. В лучшем случае твой отец присмотрит ей кого-нибудь в конторе, а так, – она махнула рукой, – влюбится в какого-нибудь инженера с зарплатой сто пятьдесят рэ, считай, пропала девка. Короче, если американец начнет оказывать ей знаки внимания, вы с Геннадием не зевайте, берите мужика в оборот. А если надо будет, отправьте ее погостить к ним в семью. Всем скажем, что девочка английский язык подтягивает, – многозначительно произнесла она, – с Ильей я сама поговорю. Да, собственно, чего разговаривать? Мы вашей семье всю жизнь будем благодарны.

– Не стоит, Екатерина Андреевна, – похлопала ее по руке Лариса.

– Стоит, Лора, – строго сказала та, – помощь всегда дорогого стоит. Сама знаешь, как Илюшу подставили, чтобы на его место посадить другого. Если бы не ваша семья… – она похлопала Ларису по руке, – считай, разрешение и благословение начальства вы получили. Только пускай Наташка обязательно сходит на инструктаж к этому… – она недовольно поморщилась, – правила есть правила.

США, Нью-Йорк, квартира родителей Наташи, вторник 26 мая 1987 года, поздний вечер

– Ну, как? – спросил вечером Геннадий Ларису, когда дочка уже ушла к себе в комнату, и они остались с супругой вдвоем.

– Прекрасная постановка, милый, – довольно пропела она.

– Я про разговор, – уточнил он.

– А я тебе и говорю, что постановка была отличная, – она радостно улыбнулась.

– Значит, все в порядке?

– Ага, а у тебя?

– Мы с боссом посидели в баре и поболтали.

– Разрешение получено?

– Конечно.

– Отлично, – Лариса довольно потерла руки, – осталась последняя инстанция.

– Ты про нашего белого и пушистого зайку Петю? – удивленный Геннадий постучал пальцами по плечу.

– Да, ну, ты что? – поморщилась она. – Петя добрый малый, он уже на все глаза закрыл, у самого рыло в пуху, – и она задумчиво сказала, – я про самую главную инстанцию – нашего папу Вову.

Геннадий согласно кивнул, – кстати, а о чем пьеса была?

– Да, какая пьеса, – поморщилась жена, – я на сцену смотрела, но думала о своем.

СССР, Москва, квартира бабушек и деда Наташи, четверг 28 мая 1987 года, утро