Все по местам

Он слышал, как скрипят весла – гребцы все тащили и тащили «Лидию» к неприятелю. На палубе несколько офицеров – в том числе Буш и Кристэл – отвлеченно обсуждали возможный процент попаданий при бортовом залпе с испанского судна на расстоянии мили. Они говорили с хладнокровием какое Хорнблауэр и не мечтал даже воспроизвести достоверно. Он меньше – гораздо меньше – боялся смерти, чем поражения и презрительной жалости собратьев. Сильнее всего страшило увечье. Когда бывший флотский офицер ковыляет на двух деревяшках, его жалеют и называют героическим защитником Англии; но за глаза высмеивают. Думать, что он сделается посмешищем, было невыносимо. Он может лишиться носа или щеки, получить такое увечье, что на него противно будет смотреть. Его передернуло. За этими жуткими мыслями он не вспомнил о сопутствующих деталях, о мучениях, которым подвергается в полутемном кокпите под неумелыми руками Лаури.

«Нативидад» вдруг окутался дымом. Через несколько минут воздух и вода вокруг «Лидии», да и само судно, задрожали от ядер.

– Не больше двух попаданий, – торжествующе сказал Буш.

– Как я и говорил, – сказал Кристэл. – Их капитану надо бы ходить от пушки и каждую направлять самому.

– Почем вы знаете, может он так и делает? – возразил Буш.

В их беседу вступил еще один голос – вызывающе громыхнула девятифунтовка. Хорнблауэру почудилось, что он увидел полетевшие над палубой щепки, хотя при таком расстоянии это было маловероятно.

– Отлично, мистер Марш! – крикнул он. – Прямое попадание!

«Нативидад» дал еще бортовой залп, и еще один, и еще. Раз за разом через всю палубу «Лидии» проносились ядра. На палубе лежали убитые, стонали раненые. Раненых уносили вниз.

– Любому, у кого есть математический склад ума, ясно, – сказал Кристэл, – что эти пушки наводили разные руки. В противном случае бы не было такого разброса ядер.

– Чепуха, – стоял на своем Буш. – Посмотрите, сколько времени проходит между двумя бортовыми залпами. Достаточно, чтоб один человек навел все пушки. Иначе что бы они делали все это время?

– Даго… – начал Кристэл, но неожиданный хлопок над головой заставил его на время замолчать.

– Мистер Гэлбрейт! – крикнул Буш. – Прикажите сплеснить грот-брам-штаг. – Потом торжествующе обернулся к Кристэлу. – Заметили вы, – спросил он, – что все ядра пролетели высоко? Как это объясняет ваш математический ум?

– Они стреляют, когда борт поднялся на волне, мистеп Буш. Странно, мистер Буш, как после Трафальгара вы…

Хорнблауэр страстно желал оборвать выматывающий его нервы спор, но был неспособен на такое тиранство.

В недвижном воздухе пороховой дым окутал «Нативидад» так, что тот призрачно маячил в облаке, над которым возвышалась только одинокая бизань-мачта.

– Мистер Буш, – спросил Хорнблауэр, – как по-вашему, сколько сейчас до него?

– Я бы сказал, три четверти мили, сэр.

– Скорее две трети, сэр, – сказал Кристэл.

– Вашего мнения не спрашивают, мистер Кристэл, – огрызнулся Хорнблауэр.

Три четверти мили, даже две трети – слишком много для карронад «Лидии». Она должна идти вперед под обстрелом. Буш, судя по его следующему приказу, был того же мнения.

– Пора сменить гребцов, – сказал он и пошел на бак.

Хорнблауэр услышал, как он загоняет в шлюпки новых матросов – надо было поторапливаться, пока «Лидия» не потеряла свою и так небольшую скорость.

Было нестерпимо жарко, хотя солнце давно перевалило за полдень. Запах крови мешался с запахом нагретых палубных пазов и запахом дыма от девятифунтовок, из которых Марш исправно бомбардировал врага. Хорнблауэру было худо – он всерьез опасался, что опозорит себя навеки, начав блевать на виду у всей команды. Он настолько ослабел от усталости и тревоги, что мучительно ощущал качку.

Матросы у пушек замолчали – прежде они смеялись и шутили, но теперь сникли под обстрелом. Это дурной знак.

– Позовите Салливана, пусть придет со скрипкой, – приказал Хорнблауэр.

Полоумный ирландец вышел на корму и козырнул, держа скрипку и смычок под мышкой.

– Сыграй нам, Салливан, – приказал Хорнблауэр. – Эй, ребята, кто из вас лучше всех танцует хорнпайп?

По этому вопросу, очевидно, существовало разногласие.

– Бенскин, сэр, – сказали несколько голосов.

– Хол, сэр, – сказали другие.

– Нет, Макэвой, сэр.

– Тогда устроим состязание, – сказал Хорнблауэр. – Бенскин, Хол, Макэвой. Гинея тому, кто спляшет лучше.

В последующие годы рассказывали и пересказывали, как «Лидию» буксировали в бой, а на главной палубе отплясывали хорнпайп. Это приводили как пример смелости и выдержки капитана, и только сам Хорнблауэр знал, как мало правды в этой похвале. Надо было подбодрить матросов – вот почему он это сделал. Никто не знал, что его чуть не стошнило, когда в носовой орудийный порт влетело ядро, забрызгав Хола матросскими мозгами, но не заставив пропустить коленце.

Позже спереди от судна послышался треск, крики и стоны.

– Барказ затонул, сэр! – крикнул Гэлбрейт с полубака; но Хорнблауэр был уже там.

Ядро разбило барказ чуть ли не на отдельные доски. Уцелевшие матросы барахтались в воде, хватались за ватер-штаг или карабкались в тендер – все боялись акул.