Все по-настоящему

— Очень хорошо… Так хорошо, что я не могу собрать мысли в кучу, — смеется моя жёнушка, до которой, очевидно, стало кое-что доходить.

— Татка! — шиплю я, вновь угрожающе над ней зависая. Касаюсь животом ее тела и понимаю, что пачкаюсь в собственную же… оу. Сталкиваемся взглядами. И я не отпускаю ее, пока не слышу такие долгожданные, такие нужные мне:

— Это было потрясающе. Правда.

Киваю, пряча за серьезностью свои истинные, не положенные сорокалетнему мужику чувства.

— Похоже, нам нужно опять в душ.

— Могу потереть тебе спинку.

— Напрашиваешься на второй заход? — щурюсь я, если честно, совсем не уверенный, что этот самый второй заход вытяну. Во-первых, мне далеко не восемнадцать, а во-вторых, этот день был действительно сложным.

— И не мечтай. Ты меня уработал, Терентьев. Давай уже мыться и спать.

Ну! А я что говорил? Золотая женщина!

Так я думаю. Но ровно до тех пор, пока мы не оказываемся с Таткой в душе. Вот там я и понимаю, как сильно себя недооценивал. Потому как, стоит моим рукам коснуться ее мыльной, порозовевшей от горячей воды кожи, куда только девается моя усталость? Словом, из душа мы выходим нескоро. На этот раз действительно уставшие донельзя. Падаем на кровать и засыпаем, едва коснувшись головами подушек.

А утром я просыпаюсь от того, что у меня урчит в животе.

— Проснулся? — улыбается Татка. Похоже, она встала намного раньше меня. И уже успела привести себя в порядок. А я бы с радостью поприставал к ней, сонной и теплой со сна.

— Жрать хочется, — чешу короткую шерсть, покрывающую живот. — Который час?

— Знаешь, если ты готов спуститься с небес на землю, пожалуй, я могу себе позволить тебя накормить.

Вскидываю на Татку взгляд с прищуром. Аа-а-а, похоже, она решила, что раз я остался без денег, то и приличный завтрак мне не светит? Вот же глупая!

— И что же ты можешь мне предложить?

— Ну, если будешь хорошим мальчиком — покажу тебе классную забегаловку в квартале отсюда. Там вкуснючиебургеры. Ну, и всякая вредная дрянь типа картошки фри.

На самом деле, мое положение не настолько плачевно. В этой гостинице меня знают и вполне могут записать стоимость завтрака в ресторане на мой счет. Но Татка кажется по-настоящему вдохновленной идеей спасти меня от голодной смерти. Не хочу обламывать ей кайф. К тому же я даже вспомнить не могу, когда в последний раз ел в забегаловках. Уже сам этот факт воспринимается мной как настоящее приключение.

— Звучит заманчиво. Только я не уверен насчет того, что буду хорошим мальчиком, — встаю с кровати и подхожу к туалетному столику, за которым сидит моя Татка.

— Правда? И что же вызывает твои сомнения?

— Даже не знаю, — просовываю ладонь в вырез ее халата, веду костяшками пальцев вниз. — Быть плохишом порой не так уж и скверно. Не находишь?

— Хм… Пожалуй, на некоторые моменты я готова закрыть глаза, — севшим голосом парирует Татка.

— Правда? Тогда я пошел одеваться, да?

Убираю руку и, мило улыбаясь, отступаю на шаг. Татка кивает, но по глазам вижу, что ей гораздо больше хочется меня придушить за обломанный кайф, чем со мной согласиться. Что ж, милая, один-один. Считай, это тебе за твое «хорошо»… Наклоняюсь, звонко целую эту фурию в щеку и, насвистывая, иду в ванную.

Глава 17

Тата

Пока мы с Терентьевым спим, на улице так резко теплеет, что огромный шарф, в который я укуталась перед выходом из номера, становится явно лишним. Улыбаюсь мужу, снимаю с шеи ставший вдруг ненужным аксессуар и вновь беру Клима за руку. Дальше идем молча, любуясь архитектурой, лишь иногда перекидываемся редкими шутками. Все же Мюнхен — удивительно красивый город с его рыжими черепичными крышами и высокими шпилями церквей. Мне так хорошо, что почему-то хочется плакать. Двадцать лет было плохо, а сейчас хорошо… И правильно. И просто. Будто мы бок о бок с ним уже несколько лет рука об руку ходим…

Мы покупаем по огромному бургеру, кофе в стаканчиках и идем к ближайшему парку. Садимся на скамью. Солнце совсем не по-зимнему припекает. Я жмурюсь и, вытянув шею, подставляю лицо его по-весеннему робким лучам. А небо над головой высокое… Голубое-голубое. Где-то вдалеке шумит большой город, а совсем рядом шуршит оберткой бургера Клим. И знаете, даже если это не рай, то очень на то похоже.

Глубоко вздыхаю и разворачиваю свою булку с котлетой.

— Дай попробую…

— У меня много горчицы!

— Поэтому и прошу, — ухмыляется муж, прежде чем откусить добрый ломоть от моей порции.

— У тебя желудок, Клим. Тебе нельзя, правда! Мы поэтому тебе не купили острый, — беспомощно напоминаю мужу.

— Ну, я чуть-чуть. Только попробовать, — нагло врет он и снова откусывает от моей котлеты. — У тебя майонез!

— Где?

— Вот здесь!

Клим склоняется надо мной и осторожно ведет языком по уголку губ. И, конечно, там нет никакого майонеза — в отличие от прожорливого Терентьева, я до завтрака пока так и не добралась, да и неважно мне, что придумал Клим, чтобы меня поцеловать. Ему вообще не нужно ничего выдумывать! Откладываю булку на скамейку и, с силой обняв мужа за шею, приоткрываю губы.