Все правые руки

— Что вы от меня хотите?! Я и так пострадал после нападения, а вы вместо сочувствия и желания разобраться в том, кто мог совершить это преступление, приходите и начинаете меня в чем-то подозревать! — с нескрываемым жаром выпалил эту тираду Рахлин. На его пафосную речь тут же откликнулся осциллограф учащенным попискиванием. В ответ на тревожные сигналы аппарата, в дверях мгновенно возникла медсестра в операционном чепчике и маске, вопросительно уставившаяся на посетителя. Однако тот только махнул рукой в ее сторону «мол, все под контролем» и она быстренько умелась назад, явно не желая вступать в перепалку с «жандармом», как охарактеризовал его только что заведующий реанимацией.

— Ой-ой! — деланно испугавшись за состояние пациента, запричитал Иверзев. — Что это вы любезный так раздухарились?! В вашем шатком положении нужно оставаться в спокойствии во избежание фатального конца. К тому же я еще не задал вам ни единого вопроса по интересующей нас тематике.

— Каких еще вопросов?! Что вас еще интересует? Я уже все сказал! Вы, что, издеваться сюда пришли над потерпевшим?! — уже не сдерживаясь и не скрываясь, сорвался больной на своего мучителя.

— Хм-м, — сделал озабоченное лицо майор. — Тут ведь как посмотреть еще?

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю, это еще вопрос, потерпевший вы или…, — начал и не закончил он, выжидающе глядя на лежащего.

— А кто я, по-вашему?! — искренне недоумевая, спросил тот.

— …или преступник, — уже отчеканил Иверзев, добавив зловещих ноток в свой голос.

— С каких это пор у нас пострадавших стало принято называть преступником!? — не сдавался пациент на фоне верещащего осциллографа.

— О?! — удивился майор, поудобнее размещаясь на стуле и сложив руки перед собой на груди. — Вижу, наконец, присущий вашей нации здоровый сарказм! Значит не все так страшно для самочувствия. Однако, позволю себе, поправить вас. Я не назвал вас преступником, а всего лишь сделал предположение, а это, как говорят у нас на Привозе[6] — две большие разницы. Не так ли?

— Я решительно, слышите, решительно не понимаю, куда вы клоните и что пытаетесь доказать?! Я честный и законопослушный гражданин, и я не позволю в отношении себя всяческих грязных инсинуаций!

«А ведь доктор лукавил, когда говорил, что пациент находится на грани жизни и смерти. Ишь, как поет. На пороге небытия такие речи, как правило, не произносят. Да и будь его состояние настолько плохим, как утверждал длинноносый, на суматошный звон аппаратуры уже давно бы слетелся весь медперсонал. Ладно. Возьмем эскулапа на заметку, в качестве подозреваемого во взяточничестве» — подумал Иверзев, слушая упреки в свой адрес со стороны кровати. Когда запал праведного негодования Романа Яковлевича изрядно поиссяк, все-таки, как-никак, а ранение все же сказывалось на его физических и моральных силах, майор взял слово.

— Вот я и пытаюсь разобраться в подоплеке вашего дела, а вы мусорите словами в мой адрес. И кстати, для смертельно больного вы слишком воинственны, что никак не говорит в вашу пользу.

Опять же, крупная сумма в валюте требует своего разъяснения о своем происхождении, — вслух рассуждал майор, внимательно при этом наблюдая за реакцией, пока еще опрашиваемого, а не допрашиваемого.

— Наличие денег в кармане у гражданина уже считается преступлением? — заерепенился Рахлин.

— Разумеется, нет, — искренне возразил майор, всплеснув руками, — но вот их происхождение, не исключено, имеет криминальный характер.

— Ну так и предъявите мне того у кого я их украл или выманил нечестным путем, — возразил он агенту, наивно полагая, что поддел его. Но майор был воробьем стреляным, поэтому не поддался на явную провокацию.

— За этим дело не станет, — промурлыкал он на манер сытого кота, беспечно отмахиваясь от ехидного замечания своего визави. — Это пока не слишком актуально, от кого и за что вы получили такую крупную сумму. Меня сейчас интересуют подробности вашей жизни накануне покушения. И желательно, с самого утра двадцать четвертого числа.

— Это еще зачем? — опять внутренне напрягся лежащий. — Ничего интересного в этом нет. Абсолютно. Сначала я хотел попасть на парад, но, слава Богу, не смог, по причине большой толчеи на подступах к Красной площади. А когда это случилось… с этим терактом, то я пришел в такое возбуждение, что никак не мог успокоиться и колесил по улицам почти до самого вечера, пытаясь прийти в себя. Вот и все. Что тут такого? Не каждый день взрывают главную площадь столицы.

— Весь день колесили с пачками денег? Кстати, я так и не спросил, а сколько денег-то было при вас?

— Это к делу не относится, — сказал, как отрезал Роман Яковлевич. — Сколько хочу, столько и вожу с собой. Может, я просто не доверяю банкам и все свои сбережения, предпочитаю иметь при себе. Не запрещено.

— Ну да, ну да, — закивал, соглашаясь Иверзев. — С собой-то куда как надежнее будет.

— Ваша ирония неуместна.

— Ладно. Не будем спорить по поводу уместности моей иронии. Вернемся к вашим внутренним переживаниям, толкнувшим на бесцельное путешествие по городу. Или все же была какая-то цель?