Все прекрасное началось потом

И вот теперь отец окликает ее на пороге ночи, а она думает о том, как он повстречал ее маму. Звал ли он ее по имени в темном лесу? Отозвалось ли оно эхом в его сердце, прежде чем он познал его как некую утраченную занимательную науку?

Сегодня же вечером, после обеда, она непременно спросит, как все было.

Ведь мы начинаем любить еще до того, как познаем любовь.

Она знает: мама упала – но не с неба, подобно тому, как нитевидная молния безмолвно обрушивается на холмы, а в месте под названием Париж. Фотоаппарат – вдребезги. Лестница – в крови…

Отец уже совсем близко.

Она думает, не упасть ли на землю, но тут вспоминает ее имя – только оно и служит ей опорой в жизни.

По дороге к дому, сквозь мрак, ей хочется спросить у отца, как он повстречался с мамой.

Единственное, что она знает, так это то, что кто-то упал и что все прекрасное началось потом.

Книга первая Греческий роман

Глава первая

Для неприкаянных непременно найдутся города, где чувствуешь себя как дома.

Это места, где одинокие люди могут жить в отрыве от уготованной им жизни, – вдали от всего, что им было когда-либо предначертано свыше.

Афины издавна слыли местом, куда стекаются одинокие люди. Городом, обреченным навсегда остаться обезличенным; городом, наводненным жестокими уличными бандами, где беспрерывный грохот транспорта сродни неизбывному звенящему звуку тишины. Сами горожане живут в облаках дыма и пыли: подобно бездомным псам с вечно отвисшими челюстями, заполоняющим улочки и закоулки, там везде и всюду витают дымные испарения, лишь изредка рассеивающиеся под дуновением ветра, или душистые запахи, изливающиеся из кастрюль со снятыми крышками.

Смотреть на Афины анфас – все равно что глядеть на купол храма. Поднимаясь на вершину скалы над городом, туристы пробираются осыпающимися тропами, петляющими меж мраморных обломков, изъеденных за века бессчетными любопытствующими взорами.

За пределами воображения Парфенон являет собой не более чем многоярусную каменную кладку. В этом же заключается и тайна жизни в городе, опустошенном неослабным вниманием к себе с самых его младенческих времен. Афины живут в тени собственного беспамятства – не помня того, что уже никогда не возродить.

То же самое можно сказать и про людей. И некоторые из них живут в Афинах.

Воскресным утром можно наблюдать, как они неспешно бредут с пакетами фруктов по тянущимся вверх бетонным лабиринтам, погруженные в свои мысли и накрепко привязанные к миру незнакомых теней.

Большинство домов в Афинах оторочены балконами. В особо жаркие дни город закрывается навесами, будто смыкая миллионы собственных глаз и пряча свою много-ликость за сонными тенями.

Издали дома из белого оштукатуренного камня ярко блестят, и всякому, кто подходит к городу с моря на огромном судне, видится только простирающаяся вверх сверкающая белая равнина – шероховатости сокрыты под покровом слепящего солнечного света, озаряющего город до вечера, когда жизнь в нем умеряет свое течение, – а потом, вслед за мгновенной розоватой вспышкой, все затягивается пурпурной пеленой, спускающейся к морю, и наступает ночь.

В этом городе тысячи селений семейные люди дружно рассаживаются на балконах, водружая босые ноги на табуреты. Одинокие мужчины заполоняют кафе и нависают над нардами, не сводя глаз с пылающих кончиков своих сигарет, словно зачарованные ореолами воспоминаний. В этом городе люди боготворят и в то же время презирают друг друга.

Неприкаянные ищут в Афинах не себя, а таких, как они сами.

В Афинах никогда не стареешь.

Время здесь рассматривается как категория случившаяся, а не как нечто, чему еще только предстоит случиться.

Все уже было и повториться снова не может, даже если нет-нет да и повторяется.

В современных Афинах все вертится вокруг истины: каждый верит, но никто не помнит. Если вы гость, вам нужно всего лишь отыскать свой путь в толпе, среди ис-сохшихся улиц, где злые собаки будут семенить за вами по пятам вдоль стен, хранящих память в виде выбоин от орудий древних воин.

Путь сквозь медленно вьющийся дым и суету, причудливое пение шарманки и неуемную толкотню, непривычную для иностранца.

Музеи ломятся от выпавших из истории свидетельств, которые больше некуда девать, на которые наткнулся крестьянский плуг, которые достали из какого-нибудь колодца и которые случайно попались в рыбацкие сети, опустившиеся на морское дно: тут и замшелые головы, и облепленные ракушками каменные руки, и прогнившие весла, зализанные течениями, хранящими память о том, куда те гребли.

Красота подобных артефактов в том, что они нас утешают, как бы говоря: мы не первые, кто обречен на смерть.

А тот, кто ищет утешение в бытие, не более чем турист, который пожирает глазами все подряд и думает, как бы получить от жизни то, что можно только почувствовать. Красота – тень несовершенства.

Перед тем как перебраться в Грецию, чтобы оттачивать свое художественное мастерство, Ребекка облетела весь мир, разнося блюда и напитки людям, искавшим успокоения в ее красоте.