Все продается

– Я не намерен выслушивать всю эту чепуху. Вы не имеете никакого права бросаться подобными обвинениями только потому, что сами не имеете ни малейшего представления о том, что случилось на самом деле, и надеетесь на слепой случай. Дебби была моим другом. Я ее не убивал, и у вас нет никаких оснований предполагать иное. Если вы думаете, что ее убил я, то идите в полицию. Если же нет, то тогда заткнитесь.

Берриман был ошарашен моей отповедью. Он открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но потом передумал. Он повернулся к Хамилтону, который бесстрастно наблюдал за допросом.

– Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?

– Я отвечу только на вопросы по существу, но не на голословные обвинения, – спокойно, но твердо сказал Хамилтон.

Берриман заметно сник.

– Имел ли мистер Марри право покупать облигации «Джипсам»?

– Конечно, имел, – ответил Хамилтон. – Он уполномочен покупать и продавать ценные бумаги для фирмы.

– Получил ли он специальное разрешение на покупку этих облигаций?

– Нет. В тот момент я был в Японии. Но мистеру Марри не нужно никакого специального разрешения.

– Когда вы возвратились, вы одобрили действия мистера Марри?

Хамилтон задумался. Берриман терпеливо ждал. Наконец Хамилтон ответил:

– Нет, не одобрил.

– Почему?

– Пол интуитивно догадывался, что корпорация «Джипсам оф Америка» будет перекуплена. Я считаю, что он не располагал информацией, достаточной, чтобы эта догадка переросла в нечто большее.

– Но если бы мистер Марри точно знал, что «Джипсам» будет перекуплена, то тогда сделка была бы выгодной?

– Конечно. Надежный способ сделать деньги.

– Рассматривая события ретроспективно, не кажется ли вам вероятным, что Марри на самом деле точно знал, что корпорация «Джипсам» скоро будет перекуплена, и именно поэтому решил купить облигации?

Хамилтон встал.

– Послушайте, мистер Берриман, я вам сказал, что не намерен отвечать на голословные обвинения. Полагаю, вам лучше уйти.

Берриман аккуратно сложил свои бумаги и убрал их в портфель. Его коллега Шорт что-то царапал еще с минуту, потом тоже собрал свои записи.

– Благодарю вас за содействие, – сказал Берриман. – Я был бы очень признателен, если бы вы выслали мне копии ваших записей переговоров, связанных с покупкой мистером Марри интересующих нас облигаций и акций, а также всех телефонных разговоров мистера Марри за семнадцатое июля.

В операционных залах все деловые телефонные разговоры записываются. Это делается во избежание недоразумений, чтобы всегда можно было выяснить, кто и что именно сказал в любой момент, а изредка также для того, чтобы помочь властям в ходе расследования.

Хамилтон проводил гостей до лифта. Потрясенный и сбитый с толку, я снова упал в кресло. Мне было совершенно ясно: Берриман уверен, что он напал на какой-то след. Что это за след и куда он приведет, я не имел понятия, но что бы это ни было, мне оно не сулило ничего хорошего.

В комнату для совещаний вернулся Хамилтон.

– Ну как? – спросил он.

Я вздохнул.

– Я купил облигации и акции, потому что по моим предположениям корпорация «Джипсам» должна была перейти к новому владельцу. У меня не было никакой конфиденциальной информации.

Хамилтон улыбнулся.

– Хорошо, молодой человек, я верю вам.

Я почувствовал облегчение. Приятно, когда тебе кто-то верит.

– Я отвечал не лучшим образом, да? – поинтересовался я. Мне нужно было знать мнение Хамилтона, потому что я сам уже ни в чем не был уверен.

Хамилтон погладил бороду.

– Пока у них нет никаких доказательств, но, судя по их поведению, они уверены, что располагают какими-то материалами на вас. Послушайте, не лучше ли вам сегодня быстро прибрать свой стол и отправиться домой? В таком состоянии вы все равно не сможете работать.

Я кивнул и охотно принял предложение Хамилтона. Дома я сразу переоделся в тренировочный костюм и отправился в парк. Я пробежал два полных круга, восемь миль, в самом быстром темпе. Усталость, тяжесть в мышцах, затрудненное дыхание постепенно заставили меня забыть об утреннем допросе, а постоянный приток адреналина в кровь успокаивающе действовал на нервы.

Потом я долго лежал в ванне и снова обрел способность здраво рассуждать. Я не сделал ничего плохого. Последующее расследование едва ли ухудшит мое положение, записи деловых переговоров почти никогда ничего не проясняли. Пока «Де Джонг энд компани» меня поддерживает – а в этом отношении Хамилтон, кажется, занимал твердую позицию, – мне ничего не грозит.

Я пролежал в ванне минут двадцать, когда зазвонил телефон. Было очень трудно собраться с силами, но в конце концов я все же вылез из ванны. Это был Хамилтон.

– Как вы себя чувствуете, Пол?

– О, я немного побегал, и теперь чувствую себя значительно лучше.