Все продается

Шагая по Бишопсгейт, я наконец добрался до высокого здания с черными стеклами – «Колониал-банка». По мере того как таяло состояние этого банка, сокращалась и его потребность в помещениях, и теперь верхнюю часть здания занимали другие компании. «Де Джонг» располагался на предпоследнем, двадцатом, этаже. На лифте я поднялся на наш этаж и оказался в роскошной приемной. Здесь каждого посетителя должно было поразить обилие полированного красного дерева, дорогих книг в кожаных переплетах и гравюр восемнадцатого века, на которых были изображены древние торговые пути и чайные клиперы под всеми парусами. Приемная производила впечатление солидного, безупречного учреждения, напоминала о богатствах, завоеванных столетия назад финансистами имперской торговли. Здесь все говорило о том, что осторожные решения об инвестициях принимаются лишь после тщательнейшего взвешивания всех «за» и «против». На самом деле компании было всего двадцать лет от роду, а Хамилтон и его команда, укрывшись за дубовыми дверями, ежедневно рисковали деньгами своих клиентов.

Я прошел через эти дубовые двери и оказался в операционном помещении «Де Джонг энд компани». Оно было намного меньше операционных залов крупных инвестиционных банков или брокерских контор, где круглые сутки покупали и продавали ценные бумаги. «Де Джонг» был сравнительно небольшой инвестиционной компанией, в которой работали всего несколько сотрудников. Хотя по сравнению с другими инвестиционными фирмами мы были более активны, наша компания работала далеко не все двадцать четыре часа в сутки. Мы покупали и продавали облигации только тогда, когда, на наш взгляд, на рынке складывалась благоприятная ситуация.

Тем не менее, даже в относительно спокойные часы в нашем операционном помещении царила атмосфера скрытого напряжения, и это мне было по душе. Здесь определялась судьба двух миллиардов фунтов стерлингов. Сюда со всего света стекалась информация – по телефону, с экранов компьютеров или на бумаге. Эту информацию мы анализировали, взвешивали, сортировали и затем сводили воедино. Потом принимали решение: продать одни ценные бумаги, купить другие или просто ничего не предпринимать. Каждое решение приводило в движение миллионы фунтов стерлингов. Если решение было правильным, то наши клиенты становились на десятки и сотни тысяч фунтов богаче. Если же мы ошибались... Все мы очень серьезно воспринимали лежавшую на нас ответственность.

Две стены комнаты, выходившие на юго-запад и юго-восток, были сплошь из толстого стекла. С высоты двадцатого этажа было хорошо видно не только лондонский Сити, но и низкие холмы за Апминстером на востоке, иглу «Кристал-пэлас» на юге и высокие дома-башни Мидлсекса на западе. На двух других стенах не было ничего, кроме обязательных часов, показывающих время в Токио, Франкфурте, Лондоне и Нью-Йорке, и большой белой доски, на которой синим мелом были нацарапаны результаты сделки, совершенной месяцы назад.

В операционной комнате было восемь рабочих мест. Каждое оборудовано обычными атрибутами, необходимыми для перемещения денег по всему свету: экранами агентств «Рейтер» и «Телерейт», которые дают самую свежую информацию о курсах и рынках, сообщают все биржевые новости; персональным компьютером для анализа портфелей и истории изменения курсов; сложной системой телефонной связи с пультом примерно на десяток линий, которые обращали на себя внимание не звонком, а мигающей лампочкой; огромными корзинами для мусора, куда отправлялась большая часть бумаг из двухфутовой стопки, которые мы ежедневно получали по почте.

Один из столов, в те дни пустовавший, был больше других, чуть менее захламлен и стоял немного в стороне. Это был командный пункт, с которого Хамилтон руководил всеми нами и разрабатывал стратегию новых побед на рынке ценных бумаг. Достаточно близко, чтобы быть в курсе всех дел, достаточно далеко, чтобы контроль не казался слишком навязчивым.

Этим утром я появился на работе позже всех, в пять минут девятого, полагая, что имею на это полное право. Сегодня в операционной комнате было больше людей, чем вчера. Роб вернулся из отпуска, а Гордон – с семинара. Оба говорили по телефону, и Роб уже почти сорвался на крик; значит, его успели чем-то растревожить. Джефф сидел у своего компьютера в той же позе, что и вчера, словно не выходил.

– Доброе утро, – поздоровался я на ходу и услышал в ответ нечленораздельное мычание.

Я прошел к своему рабочему месту и нажал с десяток кнопок над столом и под ним. Тем временем со мной поздоровалась Дебби:

– Доброе утро, самодовольная рожа. Благодарю за вчерашнюю выпивку.

– Не издевайся, – сказал я. – Каждому хоть раз в жизни везет.

Я раскрыл портфель и высыпал на стол то, что собирался прочесть накануне вечером.