Опять раздается звонок. Пришел Судьбинский — господин в темно-зеленом фраке, с утружденным лицом, с задумчивой улыбкой. Судьбинский был старым сослуживцем Обломова. Судьбинский жалуется на службу: как сделался он начальником отделения, так ни минуты не принадлежит себе, все ездит. Они вспоминают сослуживцев, как служили вместе канцелярскими чиновниками. Обломов удивляется, как Судьбинский выдерживает такой распорядок дня. Судьбинский отвечает, что делать нечего, «коли деньги нужны», тем более он скоро женится. Судьбинский уходит, пригласив Обломова быть на его свадьбе шафером. Обломов рассуждает, что совсем погряз друг его в делах, в карьере и слеп, и глух, и нем для всего остального. «А как мало тут человека-то нужно: его ума, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое.»
Обломов, занятый своими мыслями, не заметил, что у его постели стоял другой посетитель, очень худой, заросший бакенбардами, усами, одетый с умышленной небрежностью. Это был Пенкин, беллетрист, пишущий о торговле, апрельских днях, эмансипации женщин и т. д. Он говорит Обломову, что написал рассказ о том, как в одном городе городничий бьет мещан по зубам, советует его прочесть, а также поэму «Любовь взяточника к падшей женщине». Но Обломов отвечает, что не будет читать, так как в этих произведениях «жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, а человека забывают или не умеют изобразить. Человека, человека давайте мне!» Пенкин не совсем понимает, чего хочет от него Обломов, и предлагает ему ехать вместе в Екатерингоф, но Обломов отказывается. Пенкин уходит, а Обломов рассуждает, что друг его тратит мысль и душу свою на мелочи, торгует умом и воображением, насилует свою натуру. Про себя Обломов радовался, что «лежит он, беззаботен, как новорожденный младенец, что не разбрасывается, не пропадает ничего.»
К Обломову приходит следующий посетитель — Алексеев — человек, которого никто никогда не замечал, имени которого в точности никто не знал, у него нет ни друзей, ни врагов, но знакомых много. Алексеев зовет Илью Ильича к Овчинину обедать. Обломов отказывается, мотивируя тем, что сыро, дождь собирается. Обломов рассказывает Алексееву свои беды: переезд с квартиры и письмо старосты. Алексеев сочувствует Обломову, но предложить что-нибудь дельное не может, говорит, что все перемелется. Обломов надеется только на Штольца, который обещал скоро быть, а сам не едет. В это время в передней раздается отчаянный звонок.
Вошел человек лет сорока, крупный, с большой головой, с глазами навыкате, толстогубый. Это был Михей Андреевич Тарантьев, земляк Обломова. Тарантьев был ума бойкого и хитрого, но при этом дальше слов у него дело никогда не шло. Он остался теоретиком на всю жизнь, «а между тем он носил и осознавал в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда». Он был большой взяточник, который «непременно схватит на лету кусок мяса, откуда и куда бы он ни летел». В комнату Обломова, где царствовали сон и покой, Тарантьев всегда приносил какое-то движение, жизнь, вести извне.
Вот такие гости посещали Обломова, с другими своими знакомыми Обломов все более и более порывал живые связи.
Был в жизни Обломова и человек, которого Илья Ильич любил более всех. Этот человек «любил и новости, и свет, и науку, и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее». Это был Андрей Иванович Штольц, который был сейчас в отлучке и которого Обломов ждал с минуты на минуту.