Все против всех: Неизвестная гражданская война на Южном Урале

Понятно, что при такой раскладке ни о каком гегемоне и тем более о пролетарской революции речи быть не могло. Именно поэтому русские социал-демократы (так называемые меньшевики) вполне обоснованно заявляли: «В России нет условий для классической революции „по Марксу“». Кстати, сам Маркс об этом писал. В силу местных особенностей здесь можно и нужно начинать с решения буржуазно-демократических задач.

И Ленин яростно спорил с этими доводами, хотя, безусловно, понимал их правоту.

После октября 1917 года он неоднократно констатировал, что как минимум до весны 1918 года у нас не было социалистического преобразования — все сплошь буржуазные! Но сказать об этом открыто, скажем, в 1905 году — сами понимаете…

И на страницах своего фундаментального труда «Развитие капитализма в России» Ильич старается доказать недоказуемое — создать видимость того, что в России стремительно растет пролетариат. В основном он делает это на сельском материале, то есть совершает легкую подмену — выдает за пролетариат сельскую бедноту, совершенно иную социальную группу.

Истина же была посередине мнений спорящих. В результате реформ Витте Столыпина, вследствие стремительной индустриализации России (как тогда говорили, «Манчестер ворвался в Царьград»), численность рабочих действительно увеличивалась — не так стремительно, как хотелось Ленину, но процесс все-таки шел. Иначе и быть не могло — индустриальный рывок России в начале века был ошеломляющим. Достаточно вспомнить слова французского эксперта Эдмона Тэри о том, что «Россия движется вперед в геометрической прогрессии: если так пойдет и дальше — через 20 лет эта страна станет экономическим гигантом и будет доминировать над Европой и миром». (Увы, судьба сулила нам иное…)

Но здесь есть и еще одно «но». Говоря о численности рабочего класса в России, надо учитывать его региональную неравномерность в смысле процентного соотношения на душу населения. Пять процентов — это среднестатистический уровень. Можно назвать регионы, где эта цифра была на несколько порядков выше. Это, в первую очередь, наш родной край — Урал, который вообще формировался с петровских (как минимум) времен как промышленный форпост России со всеми вытекающими отсюда демографическими последствиями. На Урале рабочие преобладали не только до начала реформ Витте — Столыпина, но и до отмены крепостного права в 1861 году.

Правда, это не был пролетариат, а так называемые приписные — социальная группа, не имеющая аналогов в других социальных системах: своего рода промышленные крепостные (худшая форма крепостничества, по Мамину-Сибиряку). И все же это — прямые предки промышленного пролетариата. Любопытно, что после 1861 года, когда отжившая система «приписки» (так и хочется сказать «прописки») была упразднена, появилась теоретическая возможность превратить «приписных» в крестьян или мелких мастеровых — на этом, в частности, энергично настаивал Мамин-Сибиряк.

Примыкавший по своим взглядам к народникам, писатель считал, что только таким путем можно избежать формирования на Урале настоящего пролетариата, и как следствие — возможности возникновения марксистской модели социального развития (что Мамину-Сибиряку представлялось катастрофой). Однако маминская идея — насаждать на Урале кустарные промыслы взамен крупной промышленности — была отвергнута самой логикой многолетнего развития края как одного из главных промышленных центров России. Ведь большинство крупных и средних населенных пунктов Урала так и назывались «заводы» (отнюдь не города).

Естественно, что удельный вес рабочих здесь был намного выше, чем в среднем по России. И естественно, что марксистская пропаганда находила здесь отклик.

Впоследствии это явилось причиной того, что край так и стали называть Красный Урал (подразумевая сильное влияние большевиков), и именно поэтому так не хотел в 1918 году ехать сюда Николай II. По воспоминаниям очевидцев, он говорил: «Куда угодно, только не на Урал… Судя по имеющимся сведениям, Урал сильно настроен против меня». Как в воду глядел…

Но вот тут-то при детальном рассмотрении «рабочего вопроса» как раз и начинаются неожиданности.

То, что рабочее движение в целом по России активизировалось, начиная с начала века, — общеизвестно. Но под какими лозунгами? Сперва — под чисто экономическими: 8-часовой рабочий день, повышение оплаты и безопасности труда и так далее. Чисто политические лозунги появляются не сразу: все наиболее известные всплески рабочего движения 1901–1903 годов (демонстрации в Ростове, Сормове, Петрограде) были под чисто экономическими лозунгами — это, кстати, породило течение в марксизме, известное как «экономизм». Первое чисто политическое движение именно в рабочей среде (я намеренно опускаю деятельность П. Алексеева, С. Халтурина и прочих революционеров-рабочих последней трети XIX века — они примыкали к народовольцам) — это, как ни парадоксально, зубатовщина, или «монархический социализм». Его феномен многократно описан, и я не буду повторяться.