Все против всех (СИ)

— Почто насильно в иноки постригали мою сестру Марию Владимировну по наущения боярина Годунова, что данные клятвы призрел. А ведь его письмецо имеется, так что ложь страшную тогда Борис Федорович сотворил, клятвопреступник он, вот ему и аукнулось. За его грехи тяжкие дочь невиновную сурово наказали, а сына удушили. Как видишь — брошенное зло обратно и возвращается. И нам с тобой справедливость творить нужно, загладить обиды, над несчастными творимые.

Иван говорил доверительно, лучше убедить, чем начать давить — пусть по доброй воле сам все сделает. В тему он «въехал» благодаря детальным разъяснениям двух архимандритов, объяснившим, что к чему.

— Сам посуди — ведь царевну Ксению Борисовну насильно в монашки постригли по приказу самозванца, и сделал сие злодейство, да злодейство, ты не ослышался, поставленный Лжедмитрием патриарх, которого ты и сменил. И обет за нее на постриге давал князь Рубец Мосальский — а раз говорил слова, то пусть оный князь и монахом становится, так будет честно.

— Но ведь грех большой…

— Грех на самозванце, а так посудить что выйдет — насильник и убийца грех сотворил, а кается в нем жертва невинная? Да разве господу нашему нужны те, которых насильно в монахи постригают и по каменным кельям держат? Зачем нашей матери церкви это?! А власти впредь иначе вести себя будут — ты патриарх, и потворствовать не должен в сокрытии преступлений, как твой предшественник. Иначе его вина на тебя падет…

Иван не договорил, но Гермогену было и так понятно, что за мягкими словами может последовать железная хватка. А затянуть решение не в его интересах, и Князев тут же добавил аргументы:

— Это в твоей власти снять с православного человека насильственную схиму и вернуть его к мирской жизни. Зачем таких несчастных и скорбящих силком по монастырям держать? Если он виновен в преступлениях, то суду царскому предавать, на то дьяки и подьячие есть, пусть разбираются. Служить богу нашему, Иисусу Христу нужно с чистым сердцем и помыслами, не скорбеть о прежней мирской жизни. А Рубца Мосальского разыщем, и уже твоему суду патриаршему предадим, чтобы не смели глумы над монашескими обетами устраивать — в твоей он власти, богохульник и еретик, вот и карай, а все вотчины его церкви нашей передадим.

— Ну что ж — раз такое случилось, то нам с тобою милостиво обходиться нужно, государь, — негромко произнес патриарх. Иван понял, что тот тем дает понять, что выбрал, на какую сторону стать…

Глава 41

«Политика грязное дело, перемешанное с подлостью и лицемерием. И как хорошо, что я влюбился в эту девчонку по нашим меркам, а по нынешнему времени старую деву — ведь Ксении 26 лет — весьма почтенный возраст для царевны. Она непохожа на других тем, что образование отец дал ей превосходное, с другой бы женщиной я бы просто не сошелся. Как хорошо, что она есть у меня, и другой не нужно».

Иван блаженствовал, лежа на кровати, голова покоилась на мягких коленях царевны — горячих, он чувствовал это затылком через ткань платья. Подобная вольность случилась впервые — до того взять ее за руку было практически недопустимо, и он редко когда отважился так сделать, постоянно напоминая себе, что она монашка. Следовало «тормозить» свои желания — он собирался взять царскую власть, и не следовало давать ни малейшего повода злым языкам, ведь он выступал как приверженец «старины» и соблюдения традиций, хотя под этим подразумевал совсем не то, что другие. Обычная предвыборная технология 21-го века была тут неизвестна, хорошее время для мошенников, рвущихся к власти. Последних, впрочем, во все времена хватало с избытком, один царь Василий Иванович чего стоит, про «царевичей Дмитриев» и говорить не приходится.

— Странно, Ванечка, всегда страшилась своего черного одеяния, а как патриарх снял с меня вчера рясу, так чего-то не хватает. Забыла я, как была беззаботной царевной, да плакала, что судьба от меня женихов одного за другим отводит. Очень хотела замуж, ведь старой девой стала, 23 года исполнилась, и тут батюшка помер…

Рука царевны дрогнула, гребень, которым она расчесывала ему волосы, остановился. И он ощутил, как ему на щеку упала горячая капля. Иван мгновенно понял, что Ксения плачет, и, не открывая глаз, чтобы ее не смущать, взял ее руку и поцеловал запястье — такого он не допускал раньше.

— Что ты делаешь, срамно ведь руку целовать, я не священник, — пискнула девушку, но ладошку не отняла. А он поцеловал еще несколько раз теплую кожу, потом тихо произнес:

— Я люблю тебя, милая, и хочу, чтобы ты стала моей женой. Вот и все мои желания, Ксения. Как то так…

Руки царевны словно застыли, но голос ее осел, стал хриплым, прорвалась жуткая тоска: