Все разумные (Сборник)

«Если принять вашу гипотезу, — подхватил Николай Евгеньевич, — то можно разрешить многие интересные проблемы. К примеру, смерть трехмерного тела еще не свидетельствует о том, что ушел из жизни человек, как многомерное существо. В трех материальных измерениях он перестал существовать — но он может быть жив во множестве других измерений! Может остаться жить то, например, что мы называем душой, не зная точного определения этой части нашего многомерия. А что представляет собой наше нематериальное тело — не те ли это идеи, которые при жизни трехмерного тела странным образом время от времени «всплывают» в сознании, являя собой неожиданные и, казалось бы, взявшиеся ниоткуда озарения и прозрения?»

«Не оттуда ли явления ясновидения? — поддержал Кронина Миша. — Во множестве измерений нашего тела мы существуем и в будущем, вам не кажется? И канал связи может быть нематериальным, почему нет? Если у человека в трехмерном пространстве есть две руки, то в многомерии почему бы ему не обладать миллионами конечностей — в том числе и нематериальных? И этими нашими неосознаваемыми руками мы приближаем к глазам то, что нам еще предстоит, или то, что предстоит окружающему нас миру. Почему, наконец, не предположить, что многомерный человек, потеряв на время трехмерное свое тело в материальном мире, когда-нибудь не обретет его вновь? Не именно такое, но похожее или даже вовсе другое: как ящерица отращивает себе новый хвост взамен старого? И не этот ли процесс регенерации собственного отмеревшего органа индусы назвали реинкарнацией?»

— Вспомнила тот разговор? — настойчиво спросил Фил.

— Я помню, — сказала Вера. — Не нервничай так, пожалуйста, я поняла. То, что Гарик и Лиза не могли встретиться в нашем трехмерии, еще не означает, что они не знакомы вообще. Согласна. Теоретически это так, но при чем…

— Ты не понимаешь?

— Я понимаю, — резко сказала Вера. — Но не верю в то, что Николай Евгеньевич способен совершить убийство для того лишь, чтобы его сыну стало хорошо.

— Убийство? Почему ты думаешь, что он считает это убийством? Это избавление. Его слова, ты помнишь? Полтора месяца назад. У него был сердечный приступ перед нашим приходом, Софья Евгеньевна задержалась и предупредила, чтобы было поменьше дискуссий. «Просто посидите с ним, — сказала она, — не нужно его утомлять».

— И мы не утомляли, — кивнула Вера. — Болтали о чепухе. Я помню тот вечер, правда, по другой причине. Дима взбрыкнул, я вспылила… В общем, личное. Пустой был вечер.

— И ты не помнишь, как Николай Евгеньевич сказал: «Выход в мир — это избавление. Я бы хотел выйти в мир. Неужели скоро это станет возможно?»

— Все это просто слова, — пробормотала Вера.

— Ты прекрасно понимаешь, что не только слова. Николай Евгеньевич обожал сына. В тот момент я почувствовал, что если бы существовала реальная возможность управлять хоть каким-нибудь общим для большого мира процессом, то первое, что он бы сделал — отправил Лизу к Гарику. В большой мир. Чтобы они были счастливы.

— В большой мир… — повторила Вера. — Лиза тоже поняла эти слова именно так?

— Не знаю. Мы никогда не говорили об этом.

— По-твоему, это мотив?

— По-твоему — нет?

— Может быть, — пробормотала Вера. — То есть… Ни для кого, кроме Николая Евгеньевича, то, о чем ты сказал, мотивом стать не могло.

— Конечно. Поэтому бессмысленно вообще говорить об этом с нашим дорогим куратором. И не в милицию же идти с таким подозрением! Но мотив у Николая Евгеньевича был.

— Фил, — сказала Вера. — Я бы не отказалась от кофе. С лимоном. И с капелькой коньяка, если можно.

Фил вернулся через несколько минут с подносом, на котором стояли две чашки, сахарница, блюдце с дольками лимона и вазочка с овсяным печеньем, и обнаружил Веру стоящей у книжного стеллажа. Она завернулась в плед, как в банный халат, и рассматривала фотографию, на которой Фил был изображен рядом с Раей и Максимом — снимок был сделан года четыре назад, когда в семье еще царил мир, а Максимка только пошел в детский сад.

— Это твоя жена? — спросила Вера. — Красивая.

— Бывшая жена, — поправил Фил. — И сын.

— Тоже бывший? — усмехнулась Вера, ставя фотографию на полку. Она повернула кресло и села так, чтобы ее колени касались колен Фила. Он хотел было отодвинуться, но передумал. Пусть. Если ей приятно.

— А Миша? — спросила Вера, сделав несколько маленьких глотков. — Какой мотив у него? И у Эдика? Согласись, что…

— У Миши? — перебил Фил. — А ты знаешь, что Миша Лизу ненавидел?

— О чем ты? — поразилась Вера и едва не уронила чашку, которую держала в руках. — Чушь какая-то! Что ты имеешь в виду?

— Ты видела Мишину мегеру? Ну, жену его ненавистную?

— Розу? Пару раз. На улице встречала Мишу вдвоем с ней. Шли рука об руку, как образцовые супруги. Я знала, конечно, что он ее не любит, она же клуша, недалекая, как часы с кукушкой, Миша ей изменяет, он и со мной пытался… Ты не знал?

Фил поставил свою чашку на столик и смотрел на Веру во все глаза, будто видел впервые.

— С тобой? — пораженно сказал он. — И у него…