Все романы об Эмиле Боеве

— И не пытаюсь. Стараюсь лишь показать на некоторых конкретных примерах, что, как бы это абсурдно не выглядело, действую на вашей стороне. И не из какого-то великодушия, а из простого и естественного эгоизма. Потому что — я как раз собирался вам сказать об этом, когда вы меня так беззастенчиво прервали, — моя жизнь близится к концу, меня мучают всякие болезни, моя нервная система истощена, и единственное, чего я желаю, — спокойно дожить отпущенные мне дни. А это возможно лишь в том случае, если вы уедете и оставите меня в покое. Вот причина, по которой я раскрыл вам тайну моих миллионов и которая побудила меня сделать вам вышеизложенное предложение. И отказаться от такого предложения — простите меня за грубость — может только кандидат на место в психушке или кандидат на месте в Книге рекордов Гиннеса.

— Я многословен, но вы меня превзошли, — признается потомок ацтеков. — Вы убедительны, не отрицаю. И это еще один повод для сомнения. Но пока что остановимся на этом. Я подумаю и выскажу вам свое решение.

Позднее, когда мы располагаемся каждый в своем кресле и готовимся к отплытию в страну теней, Табаков решает подлить еще немного масла в огонь и бросает для сведения микрофонов:

— Этим господам даже невдомек, что ходить по венским банкам не то же самое, что шляться по софийским кабакам. Еще немного такого хождения — и задержание им обеспечено.

— Сам виноват, — отвечаю. — Ты такой добренький, что не удивлюсь, если станешь им после этого носить передачи.

«Операция „Гауптман“», как бы я назвал ее для краткости, на первый взгляд не вызывает никаких беспокойств. Два человека встречаются в присутствии третьего, чтобы подписать документ, содержание которого они предварительно согласовали. Но как уже тысячу раз говорилось, вещи редко оказываются такими, какими кажутся. Во-первых, небольшое противоречие между Табаковым и главным страховщиком возникает по поводу самого документа. Донев настаивает, чтобы заранее были подготовлены два документа.

— Можно и три, — равнодушно соглашается ТТ, — но сомневаюсь, что ваши чрезмерные амбиции будут удовлетворены.

— Кто знает, — возражает Донев. — Мой девиз: будь готов и к программе минимум и к программе максимум. Все на этом свете — вопрос торга.

— В моем случае какая из двух программ была реализована?

— Это будет ясно по результатам сделки с Гауптманом, — отвечает страховщик.

Разница между двумя программами всего в одной детали: в первом случае капитал замороженной фирмы делится поровну между договаривающимися сторонами. Во втором случае Табаков (подразумевается Донев) получает две трети капитала — обстоятельство, которое мотивируется сложными и туманными аргументами, связанными с якобы понесенными убытками и упущенной выгодой.

— Вы говорили, что племянник Гауптмана живет в Линце, — в который уже раз любопытствует вождь краснокожих, постоянно питающий опасение как бы его не надули.

— Да, говорил, — подтверждает Табаков. — И повторил то же самое дважды и трижды. Но, если вы настаиваете, повторю еще раз.

— Я это к тому, что незачем заставлять человека приезжать на своей машине и тратиться на бензин. Не лучше ли было бы поехать к нему на своей машине и привезти его сюда.

— И это возможно, — сговорчиво кивает ТТ. — Существует сто различных способов сорвать сделку. И это — один из них.

И, заметив кислую физиономию оппонента, поясняет:

— Догадываюсь, что очень приятно смотреть на мир, полагая, что все вокруг идиоты; но есть случаи, когда такое самомнение может сыграть с тобой злую шутку…

— Держите свою язвительность при себе, — обрывает его Донев. — Я тоже имею право на сомнение.

То же самое твердит и Табаков. Трения возникают и по вопросу о составе аудитории при подписании документа. Вождь настаивает на том, чтобы ему ассистировали все его помощники, к которым он прибавляет и некоего герра Петера.

В ходе операции выясняется, что упомянутого Ганса Петера в детстве звали Иваном Пе́тровым, что он бывший болгарин, чей отец подался некогда в окрестности Вены, чтобы заняться овощеводством. Оказалось также, что герр Петер — дядя одного из придурков, организовавших мое похищение. Об этом с улыбкой сообщил мне по дороге к нотариусу сам Петер, называя проделку племянника «детской шалостью».

«Знаете ведь, какие сейчас пошли подростки — такие предприимчивые и агрессивные, что дальше некуда. Но, в сущности, они неплохие ребята».

Именно эта настойчивость Донева пропихнуть в свой эскорт указанного Петера переполнила чашу терпения ТТ.

«Извините, господин, но ваши претензии воистину беспредельны. Мало того что против меня и моего секретаря вы выставляете всю свою банду, так теперь еще и навязываете мне какую-то темную личность под явно вымышленным именем».

«Никакого вымысла; выдумки — это ваш товар, — раздражается в ответ Донев. — Петер будет присутствовать в качестве моего советника-юриста. Кроме того, он необходим как переводчик».

«Я в переводчике не нуждаюсь».

«А я — нуждаюсь. Я патриот. У меня не было возможности, как у вас, сколотить состояние заграницей, торгуя метрами и килограммами национальных интересов».