Все романы в одном томе

Все это словно зачаровывает его. Я думаю, он, когда вырастет, займется опытами с воздушными шарами, или станет орнитологом, или просто мечтателем, воспевающим в стихах пушинки одуванчика».

Уолтер в своем ответе тщательно взвесил все возможные линии поведения и их предполагаемые результаты. Он закончил письмо советом — ничего не предпринимать. — «Ты обычно так справедлива, что одна твоя случайная ошибка вряд ли оставит глубокий след в душе Бобби. Если ему не напоминать, он скоро забудет обо всем случившемся; а разрушив его детские иллюзии прежде, чем он найдет им какую-нибудь замену, ты можешь причинить ему непоправимый вред. Пусть он остается ребенком, пока может. Он и так скоро узнает, что даже матери не всегда непогрешимы.

К счастью, сезон запуска змеев кончается, а в апреле я пришлю ему ко дню рождения большого змея. Пока же я рекомендую тебе немедленно заняться теорией парения предметов в воздухе, а также почаще пускать с Бобби мыльные пузыри и разговаривать с ним о них».

В день своего девятилетия Бобби получил от дяди чудесного змея. Он, сияя, принес его матери и увлеченно принялся описывать все его достоинства, а она подумала, что Уолтер оказался дальновиднее ее.

Однажды в солнечный июньский день, когда Беатриса сидела в своем кабинете, по ее книге скользнула тень змея; она подняла глаза и улыбнулась.

Сквозь стеклянную дверь террасы она увидела, что Бобби стоит на лужайке, закинув каштановую голову, и в упоении следит за полетом любимой игрушки.

Она вышла на террасу и остановилась на верхней ступеньке крыльца, глядя на него так же, как он глядел на змея.

Неожиданно во дворе за живой изгородью раздались крики и шум. Оттуда нередко доносились голоса работников, но на этот раз в них была тревога.

Наверное, что-то случилось… На скотном дворе? Эти страшные тисдейлские быки… Надо позвать ребенка домой.

— Бобби, иди сюда, скорее!

Он не ответил, все его внимание было поглощено змеем. Огромный призовой бык, гордость Генри, перепрыгнул через калитку и с мычанием понесся по саду.

— Бобби!

Она кинулась по ступенькам вниз на лужайку, и ее испуганный крик слился с криком мальчика. Теперь он бежал к ней, зацепился за нитку змея и упал.

Беатриса упала на него, прикрывая его своим телом. В следующее мгновение, отброшенная в сторону, она ударилась спиной о гравий дорожки. Прежде чем все померкло, она увидела, как бык поднял мальчика на рога и бросил его себе под ноги, и услышала…

Она очнулась с воплем — ей снова чудились бык и Бобби. Два дня она никого не узнавала. Наконец врач сказал Генри, что сознание вернулось к ней и она зовет мужа. Он может на несколько минут войти к ней, но должен держаться очень спокойно и ничего ей не рассказывать.

Генри, изменившийся до неузнаваемости, на цыпочках вошел в спальню и с трепетом остановился около кровати.

— Тебе лучше?

Ее голос был таким же безжизненным, как и ее лицо.

— Можешь от меня ничего не скрывать. Я видела. Бобби убит.

Часть II

Глава 17

— Она когда-нибудь станет прежней? Как ты думаешь? — спросил Генри.

Уолтер молчал. У него не хватало духу сказать «нет», и он не решался сказать «да».

Со дня несчастья — вот уже десять месяцев — он почти все время жил в Бартоне, потому что был последней опорой рушившегося дома. Бедняга Генри, неожиданно столкнувшийся лицом к лицу с суровыми требованиями жизни, от которых его столько лет ограждали, был беспомощен, как пес, потерявший хозяина.

Физически Беатриса чувствовала себя лучше, чем можно было ожидать.

Первые полгода она не вставала с постели, но теперь уже была в состоянии без посторонней помощи передвигаться по комнате. Правда, не было никакой надежды, что она когда-нибудь сможет ходить быстро и помногу, — кроме ушиба позвоночника, у нее было еще неизлечимое внутреннее повреждение, от которого, по мнению доктора, ей предстояло страдать всю жизнь. Однако паралич ей больше не грозил, и доктор утверждал, что в течение следующего года она постепенно сможет все больше и больше заниматься делами.

Но было сомнительно, пожелает ли она чем-нибудь заниматься. Казалось, пережитое потрясение превратило ее в другого человека. Твердая воля, на которой в течение всей ее замужней жизни держался Бартон, теперь бесследно исчезла. Ее ум был по-прежнему ясен, и когда удавалось на несколько минут привлечь ее внимание к каким-нибудь домашним или иным проблемам, она разрешала их с прежней легкостью. Но стоило внешнему давлению ослабеть хоть на минуту, как ее интерес угасал и она вновь становилась странно, пугающе равнодушной ко всему. Она, как и раньше, была мягка и рассудительна и даже стала как-то по-новому ласкова с мужем и детьми. Но в то же время их благополучие, казалось, больше не заботило ее, и она охотно перекладывала свои обязанности на всякого желающего.