Все романы в одном томе

Наряд Мэгги, который она так долго, старательно выбирала вместе с Артуром, был куда менее удачен. Ей, видно, не хватало вкуса, а Артур страдал от его избытка. Новое платье матери было для него не просто платьем, то был символ новой жизни, открывшейся ей, точно по волшебству, его новыми родителями, как в сказке перевернувшими всю их жизнь. Мама должна ходить в голубом, потому что ведь небо голубое. Наверно, когда попадешь на небо, увидишь, что там все ангелы в голубом. А может, в белом, как морские ласточки? Нет, в голубом, с белыми крыльями. И ходят они прямо по голубому небу. И увидел я высокий белый трон…

К сожалению, ткани, продававшиеся в падстоуских лавках, были отнюдь не того голубого цвета, который способен навести на мысль об ангелах небесных.

Но даже в своем новом кричаще ярком платье цвета берлинской лазури Мэгги оставалась сама собой.

На другое утро, когда карета остановилась у подножья утеса, поджидая Артура, все жители рыбачьего поселка, кроме него самого и его матери, высыпали на берег. Те, кто так или иначе участвовал в спасении мальчиков, были одеты во все новое и показывали друг другу полученные подарки. Их менее удачливые соседи теснились сзади — отчасти из любопытства, отчасти в надежде, что и на их долю что-нибудь перепадет.

Новый люггер, приведенный для этого случая из падстоу— скях доков, гордо покачивался на якоре; его белые паруса были убраны, маленькая шлюпка подпрыгивала рядом с ним на волнах. Оба они были выкрашены такой ослепительной голубой краской, с которой могло сравниться разве что платье Мэгги. И на носу у обоих большими белыми буквами были выведено имя «Телфорд», данное им в честь их крестных родителей, а под этим более скромно, буквами помельче: «Владельцы У. Пенвирн и Т. Полвил. Падстоу».

Новенькая гребная лодка, вытащенная на песок, носила имя уже одного только Пенвирна. Около наполовину отстроенного дома, в новом хлеву, стояла молодая корова, а за хлевом, в свинарнике, — большая жирная свинья. Старик Полвил, в своем новом костюме равно походивший на церковного старосту и на гориллу, старательно, по складам читал восхищенным соседям надпись, выгравированную на его первых в жизни часах.

Билл, по обыкновению, резко выделялся в толпе улыбающихся и подобострастных соседей. Когда Генри высунулся из окна кареты и окликнул его по имени, он подошел, словно бы нехотя, и хмуро выслушал новые изъявления искренней благодарности. Губы его, как всегда, были сурово сжаты.

— Помните, Пенвирн: в любой беде, в любое время, пока я жив, я всегда вам помогу. Билл покачал головой.

— Нет уж, сэр. Больше мне ничего от вас не надо. Вы много сделали, куда больше, чем я бы сам попросил. Воспитайте моего парня честным человеком, выучите его на механика — и мы квиты.

— Я сделаю для него все, что смогу, вы знаете это. Но я не могу сделать его механиком, если у него нет к этому способностей. Математика…

— За этим дело не станет, сэр, верное слово. У Артура есть голова на плечах, только он не всегда шевелит мозгами. Математика… тут просто надо крепко потрудиться. И он будет трудиться, будет. А если станет бить баклуши, спустите с него шкуру, и я вам спасибо скажу.

Он повернулся к Беатрисе.

— Только не подпускайте его к этим книжкам, к разным книжкам, мэм, и я вам буду по гроб жизни благодарен. Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Я могу обещать вам только одно: я буду любить его, как родного, и постараюсь, чтобы он был счастлив. Я сделаю так, как для него будет лучше.

Но всегда буду помнить о вашем желании, чтобы он усердно занимался математикой, и я знаю, он будет стараться изо всех сил, чтобы порадовать вас.

— Ладно, мэм, — проворчал он и, обернувшись к дому, крикнул: — Мэгги!

Артур! Где вы там запропастились? Лошади ждут!

Они вышли вместе молча; у Мэгги губы совсем белые, глаза мрачные и сухие; мальчик низко опустил голову.

Билл обеими руками взял его за плечи и стиснул так, что сын невольно поморщился от боли.

— Слушай меня, Артур, да смотри не забудь, что я тебе скажу.

— Не забуду, отец.

— Кроме тебя, у меня нет ничего на свете, и тебе подвернулся мучай, какого у меня сроду не бывало. Я работал для тебя, и голодал, и рисковал своей шкурой, и все по доброй воле. Если из тебя выйдет толк, я буду гордиться тобой, как если б я сам стал человеком. Но если у тебя ничего не выйдет… — Лицо его исказилось. — Если ты упустишь этот случай, который я заработал собственным горбом, если будешь лодырничать и дурака валять и строить из себя барина, я прокляну тебя в смертный час, так и знай.

— Да, отец.

— И с того света буду приходить к тебе и покоя не дам…

— Тише, тише, — вмешалась Беатриса. — Верьте ему и положитесь на нас.

Мы все постараемся не обмануть ваших ожиданий.

Пенвирн словно и не слышал ее. Он с такой силой вцепился в худые плечи сына, что пальцы побелели. Голова Артура начала кружиться, он закрыл глаза, потом они вновь открылись — огромные, полные ужаса. Мэгги шагнула к мужу.

— Оставь его, Билл Пенвирн! Руки Билла тут же разжались.