Все романы в одном томе

— Подробно не писал. Он сообщил только, что обнаружились новые симптомы и вы принесли ему доказательство, которое убедило его, что ее нельзя больше оставлять на свободе.

— Гм… Стало быть, он не писал вам, что она подсыпала в еду толченого стекла?

— Нет. А разве она это сделала?

— То-то и оно, что сделала. Да еще как ловко, вы бы диву дались. Мистер Риверс знает.

— Так он знает?

— Доктор Терри сказал ему, когда забирал ее, — пришлось сказать. Мистер Риверс не хотел, чтоб ее увезли. Она как вцепится в него, чисто клещ в корову, и ну визжать: «Не отдавай меня, Уолтер, не отдавай!» Ну, вы ж его знаете, сердце-то мягкое. Так что под конец ничего больше не оставалось делать. Я и говорю: «Скажите ему, доктор», — и он сказал. Тут мистер Риверс весь почернел, и руки у него опустились. И эта здоровенная баба, сиделка из сумасшедшего дома, зажала ей рот, а я обхватил поперек туловища, и мы в два счета втащили ее в карету и захлопнули дверцу. Уж если надо что-нибудь такое сделать, так чем быстрей, тем лучше. Она все пробовала кусаться, и больше уж я ее живой не видел.

Беатриса содрогнулась.

— Подсыпать толченое стекло!

— Да, в кэрри. В такой гуще незаметнее, соус все прикрывает, и не блеснет ничего. Еще вернее, пожалуй, было бы в сахарный песок… — Он прервал себя на полуслове, потом прибавил: — Так вот, это они оба знают.

Одно им неизвестно, кто ее надоумил.

Беатриса медленно подняла глаза.

— Вы… дали ей это?

— Дал ей? То есть как, тайком? Вы что, за дурака меня считаете?

— Тогда… я, наверно, не поняла.

— Лучше уж я начну сначала. Вы знаете, что у него уже было два сердечных припадка?

— Да, доктор Терри мне писал: один в сентябре, другой не так давно.

— Тому три недели. В этот раз было совсем худо. Это когда она хотела раскроить ему голову горячим утюгом.

— Хотела…

— Да, мэм. Это она первый раз такое учинила. До того, когда на нее находило, она просто била посуду, рвала его книги, жгла, бумаги, над которыми он ночи просиживал, и все такое. Ну, и ругалась, конечно. Это у нее первое дело.

Я был наверху, протирал окна в спальне, слышу, она подняла крик, да все громче, громче. А он только, знай, твердит одно: «Нет, Фанни, нет». Ну, я понял, что она требует денег на свое зелье, ясное дело.

— На… на эти «турецкие сласти»? Но разве она могла их достать, хотя бы и за деньги? Я думала, за ней такой строгий надзор.

— Это легче сказать, чем сделать. Вы бы только диву дались. Она завела себе приятелей из матросов, они всегда бы ей принесли, были бы деньги. Мы так и не изловили парня, который был ей в Лондоне посредником, уж больно он оказался хитер. То переправит ей зелье с лентами, то в каблук туфли запрячет, то в засахаренные фрукты, то в корсет — мастер был на выдумки. Но зато и драли они с нее семь шкур. Понятно, ей всегда нужны были деньги.

Потом, слышу, бежит она в кухню. Она, видно, поставила утюг на плиту, хотела гладить какие-то свои финтифлюшки, да за спором про него и забыла. Он у нее, верно, докрасна раскалился. И вот прибежала она с этим утюгом, да и запустила ему в голову. По крайней мере, она метила в голову, но разве какая женщина отродясь попадала в цель. Он сидел в кресле. Утюг пролетел над плечом, самую малость опалил воротник и прожег дыру в ковре. Тут мистеру Риверсу пришлось с ней повоевать. Он мне потом говорил, что она хотела опять ухватить утюг за ручку.

Он отобрал утюг, отнес на кухню и сунул в ведро с водой. И туг-то ему стало худо. Я услыхал, что там стычка и она вопит, бегу по лестнице, а тут он крикнул и упал. Вбегаю — он лежит на полу, а она стоит над ним и хохочет.

Так бы и убил ее! Видели вы приступ грудной жабы? Есть у вас понятие, на что это похоже?

Ну вот, на другой день доктор Терри завел с ним серьезный разговор. И я там был. Доктор хотел тут же ее забрать. А мистер Риверс ему этак сквозь зубы: «Не позволю, пока я жив, чтоб ее в этом аду избивали, и морили голодом, и запирали в темную комнату! Пока жив, не позволю». Уж если он что вбил себе в голову, так упрется, ни дать ни взять ирландский осел. Ну, спорили они, спорили. Никогда еще я не слыхал, чтоб доктор так начистоту ему все выложил. «Если дальше так пойдет, говорит, сколько вы еще протянете?» И сказал ему, что раз уж дело так далеко зашло, она того гляди дом подожжет, или отравит кого, или еще чего натворит. И стало быть, она людям опасна и надо ее убрать, по вкусу это мистеру Риверсу или не по вкусу. А мистер Риверс в слезы и давай упрашивать, чтоб дали ей последнюю отсрочку. По следнюю, а там еще последнюю. Говорил я вам когда-то, что так будет семью семьдесят раз… Ну и, понятно, доктор уступил: побоялся, как бы он не довел себя до нового припадка. А после, в дверях, говорит мне: «Что ж, говорит, Повис, я убежден, что это неправильно, но, видно, придется нам покуда оставить все как есть». Болван этакий.

Ну, что тут было делать? Дожидаться, пока он помрет? Тогда-то уж ее посадят под замок, да что радости. Вот я и подумал: дам-ка я ей случай и погляжу, ухватится или не ухватится? Ухватилась, да еще как! Ей только того и надо было.