— Нет! Нет! — зазвучало им в ответ, словно в горах раздалось эхо колокольного звона. Это пели хором другие духи природы, кроткие, любящие, добрые дети солнца. Они как венком окружают вечернею порой горные вершины, паря на своих распростертых розовых крыльях, пламенеющих по мере того, как солнце садится, все ярче и ярче. Люди называют это сияние гор «альпийским заревом». Когда же солнце сядет, они взлетают на самую вершину и ложатся на снег спать до восхода солнца. Они больше всего любят цветы, бабочек и людей. Из последних же они избрали и особенно полюбили Руди. — Не поймать вам его! Не поймать! — говорили они.
— Ловила я людей и постарше и посильнее! — отвечала Дева Льдов.
Тогда дети солнца затягивали песнь о путнике, с которого вихрь сорвал плащ. Оболочку только унес ветер, а не самого человека! Вы, дети грубой силы, можете схватить его, но не удержать! Он сильнее духов, даже сильнее нас! Он взбирается на горы выше солнца, нашей матери! Он знает вещее слово, которому покорны ветер и воды, так что они должны служить и повиноваться ему! Не властна над ним ваша тяжкая сила, стремится он ввысь, и вам его не сдержать.
Голоса их звенели в воздухе, словно колокольчики.
И каждое утро светили солнечные лучи в единственное окошечко дедушкиного домика на тихого ребенка. Дети солнца целовали его; они хотели оттаять, согреть его щечки, стереть с них ледяные поцелуи владычицы глетчеров, которые она запечатлела на них в то время, как ребенок лежал в объятиях умершей матери в глубокой ледяной расщелине, откуда спасся как бы чудом.
Руди исполнилось восемь лет. Дядя его по отцу, живший по ту сторону гор, в долине Роны, предложил взять мальчика к себе, — у него ребенок мог лучше подготовиться зарабатывать себе средства к жизни. Дед понял это и согласился расстаться с внуком.
И Руди собрался в путь. Со многими приходилось ему прощаться, не считая дедушки; прежде всего со старушкою Айолою.
— Отец твой был почтальоном, а я почтовою собакой! — сказала она Руди. — Мы то и дело подымались в гору да спускались вниз; я знаю и собак и людей по ту сторону гор. Я не болтлива по природе, но теперь нам уж немного времени остается беседовать друг с другом, так я на этот раз дам волю языку. Расскажу я тебе историю, которая все бродит у меня в голове. Я ее никак не пойму, не поймешь и ты, да и не надо! Вывела же я из нее вот что: не всем собакам и не всем людям досталась на свете одинаковая доля! Не всем суждено нежиться у господ на коленях да лакать молоко! Я к этакому житью не привыкла, но видела раз такую собачку. Она ехала в почтовом дилижансе, занимала пассажирское место! Дама, госпожа ее, — или, вернее, та дама, чьею госпожою была сама собачонка, — везла с собою бутылку молока и поила им собачку, кормила ее сладкими сухариками, а собачонка даже не изволила жрать, только нюхала, и госпожа подъедала их сама. А я бежала по грязи рядом с почтовою каретой, голодная, как настоящая собака, и думала свою думу. «Непорядок!» — думала я, да мало ли о чем приходится сказать то же, если приглядеться ко всему хорошенько! Дай тебе Бог нежиться на коленях да ездить в карете, но зависит-то это не от нас самих! Мне вот, сколько я ни лаяла, не удалось этого добиться!
Вот что сказала Руди Айола, и мальчик обнял собаку за шею и поцеловал прямо в морду. Потом он взял на руки кота, но этот ощетинился.
— Теперь мы с тобой больше не товарищи, а царапать тебя я все-таки не хочу! Карабкайся себе по горам, как я тебя учил! Только не бойся, что упадешь, и — не упадешь никогда! — И кот убежал — ему не хотелось, чтобы Руди заметил, как он огорчен, а это так и светилось в его глазах.
Куры бегали по полу; одна была бесхвостая; какой-то путешественник, мнивший себя охотником, принял ее за хищную птицу да и отстрелил ей хвост.
— Руди-то собирается за горы! — сказала одна курица.
— У него вечно спешка! — сказала другая. — А я страсть не люблю прощаться! — И обе засеменили дальше.
С козами он тоже простился, и они жалобно заблеяли: «И мы-ы! И мы-ы!»
Очень это грустно было!
Случилось как раз, что двум известным проводникам из окрестности понадобилось побывать по ту сторону гор; с ними-то и отправился Руди пешком. Это был большой переход для такого малыша, но силы у него были, смелости тоже не занимать было стать!
Ласточки проводили их недалеко, распевая: «Вы и мы! Мы и вы!»