Все сказки Ганса Христиана Андерсена [Литрес]

Наконец он отыскал калитку и вышел на нынешнюю Новую Королевскую площадь, бывшую в то время большим лугом. Кое-где торчали кусты, а посередине протекал какой-то ручей или канал; на противоположном берегу виднелись жалкие деревянные лачуги, в которых ютились лавки для аландских шкиперов, отчего и самое место называлось Аландским мысом.

— Или это обман зрения, фата-моргана, или я пьян! — охал советник. — Что же это такое? Что же это такое?

Он опять повернул назад, в полной уверенности, что болен; на этот раз он повнимательнее присмотрелся к домам и увидал, что большинство из них было построено наполовину из кирпичей, наполовину из бревен и многие крыты соломой.

— Нет! Я положительно нездоров! — вздыхал он. — А ведь я выпил всего один стакан пунша, но для меня и этого много! Да и что за нелепость угощать людей пуншем и вареной семгой! Я непременно скажу об этом агентше! Не вернуться ли мне к ним рассказать, что случилось со мной? Нет, неловко! Да и, пожалуй, они улеглись!

Он поискал знакомый дом, но и его не было.

— Это ужас что такое! Я не узнаю Восточной улицы! Ни единого магазина! Повсюду какие-то старые, жалкие лачуги, точно я в Роскилле или Рингстеде! Ах, я болен! Нечего тут и стесняться! Вернусь к ним! Но куда же девался дом агента? Или он сам на себя не похож больше?.. А, вот тут еще не спят! Ах, я совсем, совсем болен!

Он натолкнулся на полуотворенную дверь, из которой виднелся свет. Это была одна из харчевен тогдашней эпохи, нечто вроде нашей пивной. В комнате с глиняным полом сидели за кружками пива несколько шкиперов и копенгагенских горожан и двое ученых; все были заняты беседой и не обратили на вновь вошедшего никакого внимания.

— Извините! — сказал советник встретившей его хозяйке. — Мне вдруг сделалось дурно! Не наймете ли вы мне извозчика в Кристианову гавань?

Женщина посмотрела на него и покачала головой, потом заговорила с ним по-немецки. Советник подумал, что она не понимает по-датски, и повторил свою просьбу по-немецки; это обстоятельство в связи с покроем его платья убедило хозяйку, что он иностранец. Ему не пришлось, впрочем, повторять два раза, что он болен, — хозяйка сейчас же принесла ему кружку солоноватой колодезной воды. Советник оперся головой на руку, глубоко вздохнул и стал размышлять о странном зрелище, которое он видел перед собой.

— Это вечерний «День»? — спросил он, чтобы сказать что-нибудь, увидав в руках хозяйки какой-то большой лист.

Она не поняла его, но протянула ему лист; оказалось, что это был грубый рисунок, изображавший небесное явление, виденное в Кёльне.

— Вот старина! — сказал советник и совсем оживился, увидав эту редкость. — Где вы взяли такой рисунок? Это очень интересно, хотя, разумеется, все выдумано! Как объясняют теперь, это было северное сияние, известное проявление воздушного электричества!

Сидевшие поближе и слышавшие его речь удивленно посмотрели на него, а один из них даже встал, почтительно приподнял шляпу и серьезно сказал:

— Вы, вероятно, большой ученый.

— О нет! — отвечал советник. — Так себе! Хотя, конечно, могу поговорить о том и о сем не хуже других!

— Modestia[3] прекраснейшая добродетель! — сказал собеседник. — Что же касается вашей речи, то mihi secus videtur[4], хотя я и охотно погожу высказывать свое judicium[5]!

— Смею спросить, с кем я имею удовольствие беседовать? — спросил советник.

— Я бакалавр богословия! — отвечал собеседник.

Этого было для советника вполне довольно — титул соответствовал покрою платья незнакомца. «Должно быть, какой-нибудь сельский учитель, каких еще можно встретить в глуши Ютландии!» — решил он про себя.

— Здесь, конечно, не locus docendi[6], — начал опять собеседник, — но я все-таки прошу вас продолжать вашу речь! Вы, должно быть, очень начитаны в древней литературе?

— Да, ничего себе! — отвечал советник. — Я почитываю кое-что хорошее и из древней литературы, но люблю и новейшую, только не «обыкновенные истории» — их довольно и в жизни!

— «Обыкновенные истории»? — спросил бакалавр.

— Да, я говорю о современных романах.

— О, они очень остроумны и имеют большой успех при дворе! — улыбнулся бакалавр. — Королю особенно нравятся романы о рыцарях Круглого стола, Ифвенте и Гаудиане[7]; он даже изволил шутить по поводу них со своими высокими приближенными.

— Этого я еще не читал! — сказал советник. — Должно быть, Хейберг опять что-нибудь новое выпустил!

— Нет, не Хейберг, а Готфрид Геменский! — отвечал бакалавр.

— Вот кто автор! — сказал советник. — Это очень древнее имя! Так ведь назывался первый датский типографщик!

— Да, это наш первый типографщик! — отвечал бакалавр.

Таким образом, разговор благополучно поддерживался. Потом один из горожан заговорил о чуме, свирепствовавшей несколько лет тому назад, то есть в 1484 году. Советник подумал, что дело шло о недавней холере, и беседа продолжалась.