Вскочив на неё, он пустился к Цоллерну с такой быстротой, что лошадь его в воротах пала, а сам он только успел крикнуть: «Граф Куно умирает!» — и лишился чувств. Тогда с высоты Гогенцоллерна загремели пушки — граф Вольф со своей матерью ликовал по поводу бочонка доброго вина, наследства, пруда, ожерелья и громкого эхо, которое давали его пушки. Но то, что они приняли за эхо, были пушечные выстрелы в Замке Хитреца.
Вольф улыбаясь сказал своей матери:
— Значит, у Маленького Плута тоже был свой шпион, и мы сейчас же поделим вино и всё остальное наследство.
Он тут же сел на лошадь, подозревая, что Плут может приехать раньше его и, пожалуй, до его прихода заберёт некоторые драгоценности умершего. У пруда оба брата встретились, и каждый из них покраснел при виде другого, так как и тот и другой хотели приехать на Оленью Гору раньше. О Куно они не сказали ни слова, продолжая свой путь вместе, хотя по-братски совещались о том, что желательно удержать в будущем и кому должна достаться Оленья Гора. В то время как они ехали через мост во двор замка, брат их, здоровый и невредимый, смотрел на них в окно. Гнев и негодование сверкали в его глазах. Увидав его, близнецы страшно перепугались, приняв его сначала за привидение и осеняя себя крестом. Но когда они разглядели, что у него есть плоть и кровь, Вольф воскликнул:
— Ах, чтоб тебя!.. Что за вздор, я думал — ты умер!..
— Ну, что отложено, то не потеряно, — сказал младший, язвительно глядя на брата.
Тогда тот сказал громовым голосом:
— С этого часа всякие узы родства между нами да будут порваны и расторгнуты! Я отлично понял ваш салют. Но заметьте себе: здесь, на дворе, у меня стоят пять пушек, и я в честь вас велел зарядить их. Постарайтесь уйти из-под выстрела или вам придётся узнать, как стреляют на Оленьей Горе!
Они не заставили его повторять это, видя его серьёзность. Дав шпоры лошадям, они пустились с горы во всю прыть, а брат их выпалил им вдогонку пушечным ядром, которое просвистело над их головами, так что оба разом сделали глубокие и вежливые поклоны. Но он хотел их не ранить, а только попугать.
— Зачем же ты стрелял, дурак? — раздражённо спросил Маленький Плут. — Я выстрелил потому, что услышал тебя.
— Напротив, спроси хоть у матери! — возразил Вольф. — Это ты стрелял первым и навлёк на нас этот позор, барсучишка!
Младший не пропустил ни одного унизительного прозвища по адресу брата, и когда они подъехали к пруду, то успели надавать друг другу самых отборных ругательств, которые унаследовали от старого Грозы фон Цоллерна, и разлучились с ненавистью.
Спустя день Куно сделал завещание, и госпожа Фельдгеймер сказала священнику:
— Я готова биться об заклад, что для стрелков он не написал ничего хорошего!
Но как она ни была любопытна и как ни приставала к своему любимцу, он не сказал, что стоит в завещании, и она так и не узнала этого вовсе, потому что через год добрая женщина скончалась, и ей не помогли её мази и питье. Она умерла не от какой-нибудь болезни, но оттого, что ей было девяносто восемь лет, возраст, который и вполне здорового человека может свести в могилу. Граф Куно велел похоронить её не как бедную женщину, но словно бы она была его матерью, и после этого сделался ещё более одинок в своём замке, особенно когда вскоре за госпожой Фельдгеймер последовал и отец Иосиф.
Но ему не очень долго пришлось ощущать это одиночество. Уже на двадцать восьмом году добрый Куно умер, и злые люди уверяли, что умер он от яда, который подложил ему Маленький Плут.
Так ли это было или нет, но через несколько часов после его смерти снова послышался гром пушек: и в Цоллерне, и в Замке Хитреца были произведены 25 выстрелов.
— На этот раз уж можно думать, что он умер, — сказал Маленький Плут, когда братья съехались на дороге.
— Да, — отвечал Вольф, — если он и на этот раз воскреснет и будет браниться у окна, как тогда, то у меня с собой ружье, которое заставит его замолчать и быть вежливым.
Когда они въезжали на Оленью Гору, к ним присоединился какой-то рыцарь со свитой, которого они не знали. Они решили, что это, вероятно, друг их брата, приехавший помочь похоронить его. Тогда они приняли опечаленный вид, превозносили перед рыцарем умершего, оплакивали его раннюю кончину, а Маленький Плут выжал даже несколько крокодиловых слезинок. Но рыцарь тихо и молча ехал к Оленьей Горе не отвечая им ничего.
— Ну, теперь мы можем и отдохнуть. Вина сюда, погребщик, да самого лучшего! — крикнул слезая Вольф.
Они пошли по витой лестнице наверх в зал, туда же последовал за ними молчаливый рыцарь. Когда близнецы расселись за столом, он вынул из кармана серебряную монету и бросил её на стол с аспидной доской. Она покатилась и зазвенела, а рыцарь сказал:
— Вот ваше наследство, гульден. И это вполне справедливо!
Братья изумлённо переглянулись и рассмеявшись спросили, что он хочет сказать этим.