Всё сложно

— Потому что всего через тринадцать дней после торжественного открытия отель сгорел во время Великого Чикагского пожара.

Я тщетно обыскиваю комнату в поисках признаков пожара.

— Как же мы сейчас в нём сидим?

— Потому что Палмер сразу же отстроил его заново, сделав одним из самых долговечных отелей в стране.

— Значит, не так уж и проклят.

— Но лишиться всех денег и потерять отель ровно через тринадцать дней после того, как он открылся в первый раз. Ты заметила, что у них нет тринадцатого этажа?

Как и в половине отелей Америки, я испытываю искушение ответить, но держу рот на замке. Мама Эйдена ведёт себя мило, она не должна знать, что её болтовня мешает мне впервые рассказать любви всей моей жизни о своих чувствах. Поэтому я молчу и слушаю её историю.

К тому времени, когда я заканчиваю обсуждать столетний роман с мамой Эйдена, приносят закуски, и я уже не пытаюсь уйти. Все остальные за столом, кажется, приклеились к своим местам, и я не хочу показаться грубой, неблагодарной или незаинтересованной в свадебном банкете.

К тому же Джейс мог бы извиниться первым. Он видел, что я пыталась сделать раньше. Если бы он хотел поговорить так же сильно, как и я, всё, что ему нужно было бы сделать — встать, сказать, что нам разрешено воспользоваться туалетом, и я бы последовала за ним.

Но он этого не сделал. Ни после закуски, ни после первого блюда.

Когда официант ставит передо мной второе блюдо, я бледнею и на мгновение забываю о Джейсе, когда тот объявляет:

— Наше основное блюдо — куриная грудка по-амишски в соусе марсала с гарниром из грибов.

С тарелки на меня смотрит образ расчленённой Джемимы, лежащей в собственной крови. Я тяжело сглатываю, стараясь не задохнуться. Комната кружится вокруг меня, и мне, кажется, я могу потерять сознание.

Они забыли, что я просила вегетарианскую еду. Я не обратила внимания на закуски и первое блюдо, потому что томатный суп с базиликом и ризотто с песто и козьим сыром, по сути, вегетарианские для всех.

Что мне делать?

Я не буду это есть, но я ненавижу поднимать шум. Не хочется жаловаться и указывать на то, что кто-то, где-то неправильно подал мне еду, особенно когда я сижу рядом с матерью Эйдена. Коллиморы, должно быть, потратили целое состояние на эту свадьбу.

Можно просто оставить еду нетронутой, даже если каждую следующую секунду, глядя на варёный труп некогда прекрасного цыпленка, я медленно умираю внутри.

Но тогда мама Эйдена наверняка спросит, что не так с едой, и мне придётся снова объяснять почему я вегетарианка, либо съесть всё это.

Я не буду есть эту гадость.

Может, я и стала лучше справляться с конфликтами, но, похоже, только тогда, когда Кендалл делает шаг навстречу Джейсу. Официанты ничего мне не сделали, и я не хочу устраивать сцену, тем более что Кендалл уже достаточно нагрубила официантам за всех сидящих за этим столом вместе взятых.

Что же мне делать?

Когда я оглядываю модный обеденный стол, отчаянно ища альтернативное решение, мой взгляд падает на открытое окно справа от меня. И это один из тех моментов, когда в моей голове вспыхивает мультяшная лампочка.

Окно за нашим столом выходит на заднюю аллею, в то время как городской пейзаж предназначен для стола молодожёнов. Мне остаётся только дождаться, пока все отвлекутся, и выкинуть мясо. Там наверняка никого не будет, так что я не рискую запулить кому-нибудь по голове снарядом в виде куриной грудки.

Кто-то может возразить, что трата еды — такое же преступление, как и убийство курицы. Но даже если я отправлю это обратно на кухню, они всё равно просто выбросят её. Так, по крайней мере, я смогу порадовать парочку городских крыс.

В принципе, у меня нет выбора.

Я незаметно вожусь с ножом и вилкой, подавляя очередной рвотный рефлекс, когда насаживаю на вилку целую куриную грудку.

Осталось только выбрать момент и проявить решительность. Как по команде, Кирстен встаёт и щёлкает вилкой по своему бокалу с шампанским, привлекая всеобщее внимание. В ответ все головы за столом поворачиваются к невесте. Никто не смотрит в мою сторону.

Сейчас или никогда. Я немного ослабляю хватку вилки на мясе и мощным взмахом руки выполняю идеальный бросок прямо в центр открытого окна.

Вот только окно не открыто. Видимо, я просто сижу рядом с самым чистым окном в истории гостиничных окон. Или, по крайней мере, оно было самым чистым, пока моя куриная грудка не ударилась о стекло и медленно не скатилась вниз, оставляя за собой след из марсалы.

Конечно, оно закрыто. На улице минус пять. Все бы замерзли.

На громкий стук курицы о стекло мама Эйдена поворачивается, и у неё отваливается челюсть, когда она рассматривает измазанное окно. Затем она смотрит на мою пустую тарелку и, наконец, на меня, словно я двухголовый, трёхглазый пришелец из космоса.

В последний раз её взгляд мечется от катастрофы на окне, а затем останавливается на мне. С пытливым, озадаченным видом она спрашивает:

— Что случилось, дорогая?