Все сложно

Сую ноги в пляжные тапки и как на плаху иду к лифту. Умом я понимаю, что мне не мешало бы поторопиться. Но сердце этого категорически не принимает. И, наверное, поэтому я иду очень-очень медленно, без всякого шанса ускориться. Лифт тоже едет целую вечность, прежде чем створки расходятся. В огромные окна шикарной парадной прокрадывается угасающий свет. По полу колышутся тени, будто из преисподней кто-то тянет руки ко мне, чтобы утащить в темноту.

На улице шумно. Носятся дети. Подростки на скейтах, байках и роликах. Малыши на велосипедах. Мамочки с колясками, сбившись в стайки, наблюдают за разыгравшейся детворой. Мне не сюда, не в парк, опоясывающий новенькую набережную, а на стоянку, что этажом ниже. Конечно, если Олег ещё не уехал. Спускаюсь вниз. Здесь значительно холоднее. Тело охватывает нервная дрожь. Машину зятя я нахожу сразу. Она припаркована как раз напротив прохода. Фары включены и слепят. Я шагаю вперёд, как какая-нибудь горе-модель по подиуму. Прежде, чем открыть пассажирскую дверь, делаю глубокий-глубокий вдох. Лёгкие жжёт, выедает…

Сажусь. Олег даже не поворачивается. Я не знаю, что ему сказать. Повторить, как Котька: «Не уходи?». Как глупо…

— Вы что-то хотели, Александра Ивановна?

Ах вот как? Мы снова на «вы»?

— Ты знаешь, чего я хочу.

— Не-а. Просветите?

Сжимаю зубы. И снова вспоминаю о пользе дыхательных упражнений. Вдыхаю носом, выдыхаю ртом.

— Чтобы ты вернулся домой. К жене.

— Зачем, если там мне не рады? — наконец в его голосе проскальзывают какие-то эмоции. Горечь. Злость. Тоска и страдание. Какой-то совершенно ужасный коктейль.

— Это не так. Катя погорячилась, да, кто ж спорит? Но она так не думает на самом деле.

— Серьёзно? А ведь как убедительно звучит!

— Это эмоции, — сглатываю. — Ты должен её понять. Ей нелегко приходится.

— Я должен понять… Ей нелегко приходится… Бла-бла, ничего нового, правда, Александра Ивановна? Мы это с вами слышали уже сто раз.

— Олег…

— Больные какие-то у нас отношения. Любовь, ненависть. Хоть книжку пиши. Ага. Мемуары.

— Вы могли бы попробовать ещё раз. Ей нельзя одной, как ты не понимаешь! Химия в самом разгаре. Прямо сейчас она должна быть сосредоточена на борьбе. На борьбе! А не на чём-то другом. И уж точно не на разводе. Или что ты ещё затеял.

— Я затеял? Именно я? А она, выходит, белая и пушистая?

— Нет. Она просто больная девочка. Которой страшно. Ты говорил, что успел её полюбить. Врал?

— Нет.

— Тогда стань для неё достойной опорой!

— А кем, по-вашему, я был для неё все эти годы?!

— Побудь ещё. Сходите к психологу, я не знаю… Может, он сможет ей помочь. К сексологу, если у Котьки какие-то проблемы по этой части. Я могу найти хорошего специалиста. Брошу клич среди подруг…

— Саша, у нас и в лучшее время всё было плохо, сейчас же… Я просто не верю, что это можно как-то решить. Чтобы Катя смогла преодолеть свой барьер, могут уйти годы. И да, ты, конечно, не хочешь этого слышать, но ведь вполне вероятно, что этих лет у нас попросту нет. Я не могу. Просто не могу так больше. Можешь считать меня слабаком, но я не вывожу это в одиночку, — Олег прячет лицо в ладони и с остервенением трёт лоб.

— Но ведь ты не один. М-мы м-можем д-держаться в-вместе.

— Да, как же. Выходи, Саш, я, пожалуй, поеду.

Красивые пальцы зятя ложатся на коробку передач. Он чуть поворачивает голову и с намёком на меня косится. Я зажмуриваюсь. Откидываюсь затылком на подголовник и, понимая, что ничего другого мне не остаётся, ровно интересуюсь:

— Даже если я соглашусь на твои условия?

— Это какие же?

— Ты знаешь. Пожалуйста, на заставляй меня их повторять.

Вот именно. У меня и так внутри одна за другой обрываются тонкие невесомые нити, из которых соткано полотно допустимого.

— Почему? Если тебе невыносимо даже просто говорить об этом, как ты планируешь действовать?

— Я не знаю!!! — ору так, что голос срывается. — Я просто не знаю… — последняя фраза тонет в громком всхлипе. Мне кажется, я слышу звук, с которым лопается мой хребет. Страшный хруст в ушах, который не перекрывают даже мои рыдания.

— Эй… — Олег будто пугается. — Эй! Саша, ну что ты… Посмотри на меня.

Трясу головой, не отнимая рук от лица. Меня мелко-мелко колотит. Так, что кажется, и полуторатонная машина ходит вместе со мной ходуном.

— Ну всё. Ты чего? Ну-ка, прекращай! Ты же сильная. Помнишь?

— Да-да, я сильная, — сломанной марионеткой киваю я, хотя по правде ничего подобного не ощущаю и близко. Какой там? Я разваливаюсь на части, как брошенный хозяевами дом. Крыша уже давно усвистела, иначе бы я тут не сидела, а теперь пали стены, и дошёл черёд до фундамента. По основанию, там, где я себе всегда казалась незыблемой, идут толстые уродливые трещины.

— Хватит, Саш, пожалуйста… — ему, как и мне, невыносимо. Он целует меня куда придётся — в мокрые щёки, висок, потекший нос. Силой отводит мои руки и целует… Целует… Целует. Я бьюсь, я мечусь мотыльком. Теряя ориентиры в пространстве, не чувствуя под ногами земли.