Все случилось летом

Поставив машину в гараж, Бернсон вернулся домой. Во дворе у колодца он умылся. Мать поливала ему из кувшина на загорелую шею, он кряхтел, фыркал и пыхтел от удовольствия. Но и у матери что-то лежало на душе, и, когда сын принялся растирать себя полотенцем, она сказала:

— Уж больно ты распустил Юстину.

Бернсон глянул на мать сверху вниз. Рядом с ним она была совсем маленькой, скрюченной, высохшей. Лицо пестрело множеством морщинок, но черные глаза глядели бойко и остро. Старуха беззвучно пошевелила губами и продолжала:

— Тут вчера вечером подкатил один на мотоцикле, усадил ее рядышком в коляску, да и был таков. А куда они уехали?

— Почем я знаю? — рассердился Бернсон. И чего они все привязались к Юстине? Больше не о чем чесать языки?

— Ах, не знаешь? Так, так. Я тоже не знаю. И Регина не знает. А Юстина уехала. Парень длиннющий, как аист, в сапогах блестящих. Так и юлил вокруг нее.

«Диспетчер Япинь. Инженер», — подумал Бернсон, а вслух сказал:

— Ну и что? Пускай катается. Для того и каникулы. Понимаешь, каникулы, мать, — то есть время поразвлечься.

— Но люди злые, — бормотала старуха.

— За Юстину ты не бойся. Она поумней всех нас, вместе взятых. Что ты хочешь, студентка, образованный человек. А главное — дочь Бернсона.

— Ах, вот как — дочь Бернсона! Тогда почему она не работает? Только шляется. Бернсоны всегда работали.

— Мать, ничего ты не понимаешь. Ты человек старый, отстала от жизни. Ну скажи, зачем ей работать? Чего ей не хватает? Она что, в огороде должна копаться? Свиней кормить? На кой черт тогда в институтах учиться?

— Все равно, люди злые, ох и злые, — сердито проговорила старуха и, еще ниже опустив голову, принялась ковырять палкой утрамбованную землю. — Почему она спит на сеновале? Почему не спит в комнате?

— Да ты, я вижу, совсем рехнулась! — крикнул Бернсон, теряя терпение.

Оставив мать у колодца, он пошел на кухню ужинать. За ужином его настроение еще больше испортилось. Мясо пересолено, картофель разварился, в салат опять навалили сметаны. Продавать ее надо, продавать, а не переводить на салаты! Все равно в жару аппетита нет, можно обойтись и простоквашей. А еще лучше — кашу бы сварила! Юстина, видите ли, должна работать. Смех — да и только! Ну, конечно, мать не знает, что у него деньги пачками в разных местах припрятаны. В оборот их надо пускать, чтоб доход приносили, а куда с ними теперь сунешься, ну куда? Что с ними делать, с деньгами-то?

Оттолкнув от себя тарелку, Бернсон встал из-за стола и отправился в мастерскую. Первым делом он закрыл дверь на засов, потом откатил в сторону бочку с бензином и, приподняв доску, вытащил из-под нее обернутый в клеенку мешочек. В нем были деньги. Сотни, сложенные по тысячам, и каждая пачка перевязана ниткой. Но что в них толку? Гниют в этой норе, а приложить их некуда, — у Бернсона один живот, и много ли ему из одежды нужно. А вот если бы… Если бы можно было эти деньги… Эх!

Тоскующим взглядом он посмотрел в окно. Отсюда был виден гараж леспромхоза, высокий забор, крыша мастерской. Если бы можно было купить для начала хоть три, даже две автомашины, вот эти новые, что берут по десять тонн, — тогда бы он показал, как делать деньги, как рубль приносит пять! Нанял бы шофера, того же Каспара, он, когда нужно, и ремонтом мог заняться, — с виду вполне порядочный и крадет, наверное, в меру. Потом купил бы третью машину, там, глядишь, четвертую, пятую… А всех бы этих прорабов, диспетчеров, заведующих, начальников, инженеров, мастеров, десятников разогнал к чертовой бабушке, пускай в лес идут вкалывать. Он бы и один управился — дело знает и деньги считать умеет. Юстина закончила бы институт, стала бы помогать, подвела бы, так сказать, научную базу. Вот такая жизнь достойна Бернсона. А теперь…

Сжимая деньги в кулаке, он с отвращением отвернулся от окна. Старая дура, захотела, чтобы Юстина работала. Зачем? Для кого теперь эти деньги, если не для нее, для Юстины? Будет жить принцессой! Хоть такая от них польза.

Хмурый как туча, Бернсон вышел из мастерской, закрыв дверь огромным ключом. В дверях коровника показалась Регина с ведром молока. Завидев мужа, она поспешила скрыться в доме. По опыту знала: когда муж не в духе, лучше не попадаться на глаза. Ничего, отойдет немного, станет посговорчивей. И только старуха, промывая в ведре картошку для поросят, бросила на сына озабоченный взгляд.

— Злые люди, ох и злые!

Она, видимо, продолжала тасовать какие-то, ей одной понятные мысли, которые не хотели оставлять ее старую голову.