Все случилось летом

Незаметно месяц ушел куда-то своими небесными дорогами. Маленький Линарт спал. Он разговаривал во сне, кого-то упрашивал, кому-то угрожал. Одинокая, звезда глядела в темное окно, постепенно бледнея и отдаляясь.

Утром дедушка распахнул парадную дверь.

— Сегодня ты у нас юбиляр. Иди здесь! — сказал он внуку, когда тот собрался в школу.

Но Артур, не говоря ни слова, пошел черным ходом мимо собачьей конуры, и старый Упенек только руками развел, в сердцах помянув «этого» да проворчав, что яблоко недалеко от яблони падает…

На дорожке, окаймленной голыми ветвями сирени, Артур остановился: четверо или пятеро ребят поджидали его у калитки. Артур вспомнил, что сам пригласил их вчера испробовать велосипед.

Сделав глубокий вдох, мальчик оглянулся: небо было затянуто хмурыми тучами.

И он пошел. Был он серьезен, как никогда, а его большие серые глаза горели решимостью и отвагой.

1962

СМЕХ

Трое по пояс голых парней грузили в машину гравий. Песчаный холм, уже наполовину срытый, с трех сторон прикрывался лесом, и потому в том месте, где стоял грузовик, было полное безветрие. Потные тела рабочих блестели на солнце. Поодаль, на мягком мху, в тени елей, похрапывал шофер. На небе не было ни облачка. Летний день клонился к вечеру.

— Так ты говоришь, бога нет? — ухмыльнувшись, произнес один из парней. Второй тотчас и с удовольствием прервал работу, облокотившись на рукоятку своей лопаты. Они оба были студентами, но в летние каникулы подрабатывали на заводе.

Их третий товарищ, как ни в чем не бывало, продолжал кидать гравий, хотя обращались явно к нему. Тенис Типлок считался настоящим грузчиком, не то что эти двое, и потому был у них за старшего. Они вместе нагружали, разгружали, привозили, увозили все, в чем нуждался завод. А вот теперь второй день возили гравий.

Наконец и Тенис Типлок разогнул спину. Был он заметно шире в плечах и несколько старше своих товарищей, но в лице его сквозило что-то простоватое, ребячливое, — ну, прямо лицо подростка.

— Чего? — переспросил Тенис, вытирая ладонью потный лоб. — Ты что-то сказал?

Студенты переглянулись и подмигнули друг другу, словно заговорщики. Перепалки у них с Тенисом Типлоком происходили довольно часто, но тут не было ни победителей, ни побежденных: каждый оставался при своем мнении.

— Мне не совсем понятно, почему ты считаешь, что бога нет, — повторил студент. Его звали Зигисом, ростом он был невелик, глаза хитрющие, да и вся физиономия настолько плутоватая, что Тенису всегда приходилось гадать — то ли парень всерьез говорит, то ли издевается. Третий грузчик — Паул — вид имел глубокомысленный и в совершенстве владел искусством в самый разгар веселья, когда другие чуть не лопались от хохота, сохранять бесстрастное выражение лица. Обычно Паул давал себе волю после того, как остальные, вдоволь насмеявшись, притихнут. Зато смеялся так, что можно было заслушаться. Его смех походил на ржание дюжего жеребца, и вместе с тем прорывалось этакое ехидное козлиное блеяние. Отведя душу, Паул опять принимал глубокомысленный вид, будто ему и дела нет до всего случившегося.

— Ну вот, опять ты вздумал потешаться, — миролюбиво ответил Тенис, глядя Зигису прямо в глаза. — Пора бы тебе знать, что я верю в бога. Всегда говорил и сейчас скажу: без его воли ни один волос не упадет с готовы.

— Хорошо, — сказал Зигис. — Положим, ты прав. Но какой же бог настоящий — католический, православный, лютеранский или твой? Вдруг надумаю навестить этого дядю, как узнать его правильный адрес? Пойду к твоему, а попаду к католическому.

— Бог один, да вот люди разные. Воздвигают всякие дворцы, норовят упрятать в них бога. А богу не надо ни дворцов, ни храмов. Ему можно поклоняться повсюду, потому что бог вездесущ.

Паул зорко поглядывал на Типлока, будто ястреб, примеряясь к добыче, но слушал внимательно и смеяться вроде бы не думал. А Зигис, ухмыляясь, продолжал:

— Но почему ты нас с Паулом не зовешь братьями? Брат Зигис, брат Паул… Неужели тебе трудно?

— Братья — это кто породнился во Христе. И ты волен стать моим братом, вкусить вечное блаженство, но для этого должен начать новую жизнь — укрепиться в молитвах, изгнать из себя лукавого. Приходи к нам на воскресное собрание, будет новый проповедник — брат Андерсон. В институтах учился, в книжных знаниях искушен. Он разъяснит, что неясно. Бывает, на него нисходит божье вдохновение — так он даже не по-нашему говорить начинает.

— Брат Андерсон? Уж не американский ли атлет? Ну, который слона запросто поднимает!

Тенис потупил свои водянисто-синие глаза. На его ребячьем лице появились укор и обида. Паул раз-другой прокудахтал курицей, но того знаменитого богатырского смеха не получилось.

— Брат Андерсон приехал к нам из приморского братства и почти ровесник тебе. Но он-то рано встал на путь праведный, — терпеливо втолковывал Тенис. — Знаю, и вы когда-нибудь откажетесь от заблуждений, обретете веру. Я буду молиться за вас.

— Ты за всех молишься или только за нас?

— Все люди равны перед господом. Но за тех, кто пребывает в заблуждении, должно молиться денно и нощно.