Все случилось летом

И третий круг полуночного часа. Расплата. Рассказывает Вэстуре-История; кроме нее, повидавшей столько ужасных трагедий, никто бы не мог говорить о таких вещах. Рассмотрим лишь одну сцену. Жена Оскара Круклиса перед трупом мужа. Незадолго до этого Оскар Круклис проклял свой дом, свою землю («Проклинал только землю, загубившую мне жизнь, по капле кровь из меня выпившую»), те самые поля и луга, из-за которых Янкеля отдал полицаям; тот клин овса, радея о котором отправил сына на смерть… Нельзя без волнения читать строки, в которых с огромной художественной силой передано отчаяние хуторянина, его слова о бесполезно загубленной и растраченной жизни:

«Ну чего я заорал на Эдвина? Потравила бы малость скотина овсы, ну и что? Подошел бы к мальчику тихо, мирно, он бы не испугался, не упал… И зачем Янкеля в город повез? Тогда, как вышли с ним с заезжего, схватил малого за руку, чтоб не вздумал бежать. Зачем грех такой на душу принял?»

Чем дальше, тем больше Круклис теряет силы, его речь звучит все тише, становится все более тусклой. И все отчетливей вызванивает судьба: слишком поздно… слишком поздно… слишком по… Взяты из тележного сарая вожжи, завязаны в петлю, затянуты на горле. Хозяин хутора Леяспаукас повесился. На опушке березовой рощи. Так и кажется: человек сам приговорил себя к высшей мере и сам привел приговор в исполнение. Но писатель думает иначе. Настоящее наказание еще впереди. Приговор приведет в исполнение самый близкий Оскару Круклису человек — жена Элза, мать его детей. Дети будут стоять рядом, они станут свидетелями этой немыслимой сцены. Слышите, как кричит Элза, как хочет она вернуть мужа с того света?

«— Оскар! Оскар, где ты?

— — — — — — — — — — — —

— Оскар, где ты?

В тот ясный и тихий день крик разнесся далеко-далеко, однако на зов никто не откликнулся. Прижимая к груди младенца, спотыкаясь и падая, с разметавшимися волосами, она обежала все службы, поля, пока не добралась до опушки, где увидела среди зеленых елок белую березу, и тогда остановилась, дрожащими губами глотнула воздух и выпрямилась.

Из задранных вверх штанин торчали грязные босые ноги Оскара Круклиса…

Она стояла в глубокой задумчивости. Стояла, точно деревянное изваяние, негромко твердя одно и то же:

— Что ты наделал? Что ты наделал?

Потом бережно положила ребенка в мох под можжевеловым кустом, схватила валявшийся кол и принялась им дубасить того, кто был недавно ее мужем, с каждым ударом крича все громче, все злее:

— На кого ты нас бросил?.. Как теперь будем жить?.. Почему о нас не подумал?..

Кол сломался, она отшвырнула его, продолжая кулаками молотить безжизненное тело».

Если бы хозяин хутора Леяспаукас смог открыть глаза и если б он вторично не умер от ударов дубины, — если бы это случилось, он снова бы повесился от боли и мук, заключенных в этой сцене.

К чему такое варварство? Как можно сводить счеты с трупом, дубасить покойника? И допустима ли такая сцена в художественной литературе, выдерживает ли она критику с точки зрения художественности, эстетики? Где оправдание столь ужасному поступку?

И наконец, почему Оскар Круклис приговорен к такому страшному наказанию? Почему этот человек должен умереть дважды — как это все объяснить, обосновать?