Все совпаденья не случайны

Минуты текли отвратительно медленно. Никита старался не ерзать на стуле, не тереть нос и не хрустеть пальцами. Ему казалось, что суетливые движения непременно выдадут волнение, и потому старательно изображал спокойствие.

А следователь все продолжал молчать. Теперь он уже не казался Никите симпатичным, мало того – Лавров начал физически ощущать неприязнь, исходящую от хозяина кабинета.

– Что вы так нервничаете? Ведь вы даже еще не знаете, о чем я собираюсь с вами говорить, – вдруг произнес Лямзин. И Никита вздрогнул, ощутив боль от впившихся в ладони ногтей. Тогда он разжал пальцы и, скрестив руки на груди, с вызовом произнес:

– А вы, гражданин начальник, конечно, на моем месте чувствовали бы себя как на отдыхе в ресторане.

– Не ерничайте, к вашей интеллигентной внешности не идет, – огрызнулся Лямзин.

Он на самом деле тянул время, но совсем не по той причине, которая представлялась Никите. Все было гораздо проще: Лямзин злился на себя. Показания свидетельниц, описывавших Никиту, сводились к тому, что все отмечали его внешнюю привлекательность, и это настроило Лямзина резко против: он недолюбливал смазливых мужчин. Увидев же в первый раз подозреваемого, неожиданно для себя ощутил симпатию к нему, казалось бы, совершенно ничем не оправданную.

Но это все эмоции, которые, как известно, эфемерны, а вот нестыковки в деле вполне реальны. И если прежде Лямзин уверенно вел дело к виновности Лаврова, то сейчас он испытывал досаду за желание быстро отрапортовать о раскрытом преступлении. В общем, Лямзин боялся ошибиться и сломать невиновному человеку жизнь.

С другой стороны, эмоции мешали трезво оценивать ситуацию: поддавшись им, Лямзин рисковал оставить на свободе преступника.

Был и третий фактор. Лямзин очень гордился своей интуицией: она еще никогда его не подводила. Так вот, чисто инстинктивно за кажущейся простотой дела Лямзин чувствовал некие подводные камни. Было во всем этом что-то странное, не вписывающееся в схему.

Потому Лямзин и молчал, стараясь навести порядок в мыслях и решить, в каком ключе вести допрос.

– Мне жаль разочаровывать вас, Никита Сергеевич, но ситуация складывается не в вашу пользу. А именно: вам сейчас, во-первых, придется объяснить, что вы делали в Алтышниковом переулке, в квартире Катерины Каранзиной, – начал нападение майор.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Да? – удивился Лямзин. – А соседи вас запомнили и очень неплохо описали. Вот, поглядите.

Лямзин придвинул свидетельские показания Лаврову, и тот бегло проглядел их.

– Ну и что? Весьма расплывчатое описание. Где указано, что это я?

– Да, согласен, – кивнул Лямзин. – Не указано. Но у меня еще и из дома Антона Каранзина свидетельские показания имеются, и от соседок Таисии Тиховой, племянницы Каранзиной. Не желаете полюбопытствовать? И, смею вас заверить, они практически абсолютно совпадают с первыми.

– Я не собираюсь смотреть, – отвернулся Лавров.

– Извольте, как хотите, – притворно вздохнул Лямзин. – Значит, вы утверждаете, что ни у Катерины, ни у Таисии, ни у Антона Каранзина вас не было?

– Да, утверждаю.

– Ваше право, да, ваше право, – картинно засокрушался Лямзин, якобы в волнении перекладывая бумаги с места на место. – Но кое-что вам все же придется мне объяснить. Например, вот это.

И майор придвинул к Никите визитную карточку.

– Узнаете? – ехидно спросил Лямзин. – Вы оставили свою визитную карточку соседке Каранзина, вписав свой домашний номер и попросив девушку позвонить вам, как только Антон вернется домой. И тот же номер был записан на пачке денег, выброшенных художником в канализацию.

Никита бросил беглый взгляд и неохотно отозвался:

– Ну и что? Это ничего не доказывает. Мало ли откуда та соседка взяла мою визитку? А про деньги я вообще ничего не знаю.

– Хотите очную ставку? Извольте, организуем. Но сначала советую вот о чем подумать: когда соседка Каранзина опознает вас, автоматически под сомнение попадут и ваши прочие показания. А именно – то, что вы не были в квартире Катерины Каранзиной, и то, что вы не появлялись в доме ее бывшего мужа Антона. Кстати, где ваша жена?

Никита дернулся так, будто его ударили в лицо кулаком.

– Вы знаете, что с ней?

– Значит, вы в доме Каранзина пытались разыскать жену?

– Ничего больше я вам не скажу, – потух Никита.

Боль и отчаяние, мелькнувшие в глазах Лаврова, были столь неподдельны, что в сердце Лямзина невольно проснулась жалость. Но он торопливо придушил ее, напомнив себе, что сыщик не имеет права на эмоции.