Кэтрин – из тех, кто выманивает у людей правду. Она сделала из этого свою профессию. И добилась в ней немалых успехов. Она умела убеждать, она одна из лучших. Вытянуть из людей правду, вывернуть их наизнанку, заставить признаться в том, что они хотели бы сохранить в тайне, а затем выставить на всеобщее обозрение в качестве урока, – все это она делала с полной непринужденностью и никак не раскрывая самое себя. И сейчас она никому не позволит заглянуть внутрь. Она выследит охотника, того, кто вывернул наизнанку ее жизнь. Но кто это? Кто-то из знакомых? Да нет, не может быть. Она перечитала последнюю фразу: «Какая жалость, что она так и не поняла, что бездействие станет по-настоящему смертельной ошибкой».
Ей захотелось добить эту книгу до конца, но двести страниц – это слишком. Что ж, в таком случае она разорвет ее в клочья. Она не будет покорно выжидать. Кэтрин встала и, кутаясь в халат, пошла на кухню. Нашла спички – тонкие длинные спички, которые раньше использовались только для того, чтобы зажигать ароматизированные свечи, чиркнула одной и поднесла пламя к книге. Та разгорелась медленно, неохотно: ламинированный переплет сопротивлялся, и поначалу возник лишь ядовитый запах. В конце концов страницы поддались, края почернели, обуглились, постепенно занялись красным, а затем голубым и желтым пламенем. Она держала книгу в руках, пока огонь не начал обжигать пальцы, и, наконец, бросила полыхающий комок в раковину, открыла кран и уничтожила собственноручно разведенный огонь.
– Что ты здесь делаешь?
Кэтрин стояла неподвижно. Роберт, громко ступая, подошел к ней и молча посмотрел на почерневшую массу. Они оба взирали на бесформенное нечто, сохранившее, несмотря на все ее усилия, очертания книги. Он перевел на нее вопросительный взгляд. Кэтрин отвернулась и еще плотнее запахнула халат.
– Кэтрин?
Она покачала головой. Она попалась. Ее поймали. Может, она сама этого хотела. Может, оно и к лучшему. Роберт захватил большим и указательным пальцами полусгоревшую бумагу. «Идеальный» – единственное слово, которое еще можно было разобрать на обложке.
– Это про меня.
Вообще-то говоря, она с тем же успехом могла сказать: «Сама не знаю, что на меня нашло». Так и надо было сделать, но что сказано, то сказано. Может, этого ей и хотелось? Все ему рассказать? Прямо сейчас?
– Дорогая… – В этом слове ей послышалось смущение и неизбывная горечь. Роберт бросил книгу назад в раковину, она перехватила ее обеими руками так, словно та все еще горела, и отправила в мусорную корзину. Вытащила черный пластмассовый мешок и завязала его. Все это делалось очень быстро, словно кто-то поставил запись на самую большую скорость. Она побежала с мешком к входной двери, выскочила на улицу, бросила его в ближайший мусорный бак и захлопнула металлическую крышку. Затем, уже медленнее, возвратилась домой и закрыла за собой дверь.
Издали она видела, что Роберт все еще на кухне – наблюдал за ней. Он не двигался, она тоже. Между ними коридор, расстояние в десять футов, в котором плавали непроизнесенные слова. Кэтрин мучительно соображала, какие из них проглотить, какие выговорить. Выбрав, в каком порядке их расставить, она сделала первой шаг, направляясь в сторону Роберта, готовясь заговорить.
– Это было отправлено на наш прежний адрес. На мое имя. Книга – о том, что случилось много лет назад. – Она запнулась. – Меня хотят наказать.
– Наказать? Кто хочет тебя наказать?
– Тот, кто написал эту книгу.
– Но за что? Это что, имеет отношение к твоему фильму? В таком случае я звоню в полицию…
– Нет, нет, ничего подобного.
– Тогда в чем дело? – В его голосе звучало нетерпение. Он устал. – Кто прислал ее?
– Не знаю.
– Что заставляет тебя думать, будто это про тебя? – В его голосе слышалась насмешка.
– Я узнала себя.
– Тебя называют по имени?
– Нет, но описывают меня и… – Она схватила его за руку в надежде почерпнуть силы для продолжения.
– Описывают тебя? Как это – пишут про блондинку? Про женщину средних лет? Кэтрин, ради Бога, опомнись!
Он высвободил руку и сел. Кэтрин почувствовала, что слова застряли в горле, и ее охватила злость. Она злилась на его неведение. Винила за то, что он ничего не знал. За то, что не был там. За то, что ей так трудно рассказывать ему все это. Да и момент прошел. Она не могла ему ничего сказать, и бессловесность заставила ее разрыдаться. Она бессильно опустилась на стул и склонила голову к коленям.
– Кэтрин, милая, нельзя так терзать себя. – Его тон смягчился, она почувствовала прикосновение его ладони к своим волосам. – Что там с этой книгой? Ведь Ник читал ее, верно? Похоже, это тебя беспокоит. Но почему?
Он ждал ответа, и она заставила себя поднять голову и повернуть к нему раскрасневшееся, залитое слезами лицо.