Все способные держать оружие…

– Надо подумать, – повторил я. – Пошли в машину. Пацаны подождали, пока я окунусь, смою песок, потом оделись и потопали впереди меня по тропе. Я нес форму в руках, обсыхая на ходу. Машина наша так и стояла на обочине, часовые прохаживались рядом, Герберт без фуражки сидел в кабине. Увидев нас, он спрыгнул на землю и быстро пошел навстречу.

– Нашли? – нервно спросил он.

– Пустой, – сказал я. – Опоздали. Он вопросительно поднял брови.

– Один из моих парней уцелел, – сказал я. – Думаю, что это его рук дело. Больше некому.

– Ясно… Что ж, так, может 6ыть. У нас все спокойно, – резко переключаясь, четко отрапортовал он. – Один раз мимо проехал панцерваген, притормозил, но не остановился.

– Вам идет офицерская форма, – сказал я.

– У нас в роду были офицеры, – сказал Герберт. – Был даже генерал. Генерал Линевич, не слышали? Русско-японская.

– Не помню… Один мой дед был польский офицер. Он воевал с Гитлером, но расстреляли его большевики. Другой дед был испанский офицер, он воевал за Гитлера, | потом со своей частью перешел на сторону Сибири. В сорок девятом его расстреляли возрожденцы. Мой отец был на сборах, когда начался офицерский мятеж шестьдесят первого года. Не знаю даже, на чьей стороне он оказался…

– У вас есть дети? – спросил Герберт.

– Нет.

– Это очень плохо…

– Иной раз мне кажется, что долги моих предков достались мне. И я не хочу никого нагружать своими долгами…

– А у меня Сашка. И я не знаю, что делать.

– Надо уходить из города – Как они могли узнать, что у нас… что дети…

– Телефон.

– То есть?

– Я слышал, что кто-то из девочек звонил родителям.

– О, Боже. Какие же сволочи.

– Да уж.

– Слушайте, Игорь! – бешено зашептал Герберт. – Надо спрятать детей! Надо спасать детей!

– Спрячешь их, как же…

– В метро! Во внешнее кольцо!

– Я не в том смысле. И внешнее кольцо не подходит – там-то уж точно будут искать.

– Ну придумайте хоть что-нибудь!

– Они просто не захотят прятаться… если их не убедить, что это засада…

– Я же знал, что вы придумаете.

– Подождите, я еще ничего не придумал… На меня вдруг накатило: нетерпение, раздражение, разочарование во всем на свете – все вместе. Отвернувшись, я стал одеваться.

– Мы будем стоять тут или поедем дальше? – напряженным голосом спросил Герберт.

– Поедем, – сказал я. – На Черемисовскую…

16.06. 18 час. 15 мин. Улица Черемисовская, дом 40

Мы постарались произвести побольше шума. Дверь, по крайней мере, я вышиб очень громко – автоматной очередью. Потом те ребята, которым досталась форма, стали вытаскивать и грузить в машину коробки и ящики, а штатский наш контингент незаметно прошмыгнул вниз. Пока все это происходило, мы с Гербертом обошли дом кругом. Подъезд меблирашек был заперт на огромный висячий замок, на стук никто не отозвался. Похоже было, что все действительно смылись.

– Господа ищут владельцев? – спросили сзади по-немецки.

– Да, – я обернулся. У крыльца стоял старичок с зонтиком. У старичка были пепельные волосы до плеч и пепельная бородка. – Мы из военной комендатуры.

– Все уехали позавчера, – сказал старичок. – Одних грузовиков для перевозки вещей было две дюжины.

– Вот как, – сказал я задумчиво. – Как же нам проникнуть в дом? Не может быть, чтобы никого не осталось. Кто-то же должен следить, охранять…

– Да, господин, но вчера вечером сторожа забрали, и теперь дом совсем без наблюдения.

– Кто забрал?

– Этого я не знаю, господин. Какие-то люди приехали на микроавтобусе, о чем-то долго говорили с ним, потом посадили его в автобус и увезли с собой. Он не вернулся еще.

– Спасибо, что сказали. Мы постараемся выяснить все это.

– Да, господа, постарайтесь выяснить. Здесь разыгралась страшная трагедия.

Говорят, все было залито кровью… – глазки его сверкнули. – А утром, когда выносили трупы…

Он долго рассказывал, что было утром и днем, и кто приходил и что говорил на следующий день, я слушал, но ничего нужного не слышал. Только какие-то люди, забравшие сторожа… но и сторож ничего не мог знать, потому что той ночью еще не был сторожем, а был неработающим пенсионером и, естественно, спал. Наконец, старичок выложил все, что знал, что слышал от других и что придумал сам или с помощью таких же вот праздных старичков и старушек. Пообещав узнать специально для нас всю правду о происшествии, он удалился.

– Опасный старичок, – глядя ему вслед, сказал Герберт.

– Опасный, – согласился я. – Пойдем отсюда. В подвале стоял трупный запах. Тела, конечно, вынесли, но уборки никакой не делали, присыпали пол опилками, и все.

Мальчишки мои тупо сидели на ящиках. Некоторые даже головы не подняли при нашем появлении. Сашка ходил, глядя под ноги и загребая грязные опилки. Начиналась меланхолия, реакция, депрессия. Устали. Очень устали.

– Отряд, стройся, – негромко скомандовал я. И в глазах, как порох, вспыхнула надежда… Фил писал когда-то романтические стихи – как это там? – поражение в битве суровой, жестокой и праведной, где давно не помощник надежный и верный наган… что-то еще… и друзья, погибая, уходят во вражеский стан… Дай Бог, чтобы на этот раз Фил ошибся.