Все способные держать оружие…

Ах, вот оно что… Лицо девочки подергивается, дыхание прерывистое, стоны – она вскакивает… это ей кажется, что вскакивает, на самом деле движения ее слабы и незакончены, ребята помогают ей сесть, и вот теперь надо успеть ее успокоить, пока не появилась Матильда…

Все хорошо, все хорошо… не бойся, мы друзья… разными словами с разных сторон, но одно и то же, именно это: ты среди друзей. И она, кажется, верит.

Зоя проинструктирована: не расспрашивая, убедить: мы хотим найти и покарать тех, кто так напугал ее. Но для этого нам будет нужна кое-какая помощь. Девочке придется вспомнить все; это тяжело, но мы будем рядом. Мы не дадим ее в обиду. И мы убьем всех, кого она вспомнит.

Некоторых мы уже убили.

Смотрю на Мишку. Результаты вскрытия того мальчика, любителя больших кошек, я ему показал. Он пробежал глазами и кивнул. И больше к этому не возвращался.

Биологический возраст убитого порядка девятнадцати лет. Взросление и рост тела прекращены систематическим введением препаратов, корректирующих деятельность гипоталамической системы. Изменения в организме находятся на грани необратимого уродства (так в заключении; патологоанатомы вообще странные люди; будто бы изменения у трупа могут быть обратимыми). Гормональный и липидный баланс, а также развитие сердечно-легочной системы свидетельствуют о долговременном пребывании объекта в условиях высокогорья…

Какая-то зацепка есть.

Фургон остановился, тут же тронулся вновь. Снова остановился – резко. Щелкнул интерком. Водитель закричал: обзор, включите обзор! И что-то кричала Матильда.

Она уже сидела в кабине. Я включил. Сначала ничего не понял. Пылали огнями рекламы «Золотого Льва», поэтому то, что ниже, различалось плохо. Потом экраны адаптировались.

Это было похоже на дикий сон.

Серая пена бегущих собак. Без лая, с угрожающим рычанием. Люди тоже бегут… не все. Кто-то лежит, кто-то пытается ползти, отбиваться… их рвут на части. Прямо на нас мчится огромная собака, в пасти зажата маленькая рука. Кричит Матильда – без слов, чистый крик. Фургон резко рвет с места, нас бросает друг на друга, не могу отозваться от экранов. Собак уже нет. Мы катим по проспекту Синан вниз, из боковой улочки вырывается новая волна зверья – прямо под колеса. Врезаемся прямо в них…

Год 1991. Игорь. Москва. Финал

Он сел, как было велено. На лицо его откуда-то сбоку выползала глуповатая улыбка. Он гнал ее, но она опять выползала.

– Игорь… ничего себе – Игорь… – он хихикнул.

– Ты, конечно, думал, что я, как остальные… – я провел пальцем по горлу.

– Дурачок, – сказал он и опять засмеялся – уже громко, в голос. – Нет, ну как ты влетел сюда… ангел возмездия!

Было намерение, – сказал я. – Впрочем, оно и осталось.

– Поздно, – становясь серьезным, сказал Тарантул. – Они ушли. Я тоже опоздал.

– Они – это кто?

– Ну кто… к кому ты сюда ворвался? Я не знаю, как они себя называют.

– Неважно. Дальше.

– Послушай, Игорь. Мы не на допросе… и вообще я пока что твой начальник. Так что будь, сынок, повежливее.

– Мы оба покойники. Это наши единственные звания и должности. А в предыдущей жизни, мне кажется, ты слегка провинился передо мной. Это о вежливости.

– Интересная мысль… Ты хочешь сказать, что я подставил твою группу?

– И это тоже.

– Нет, сынок. Я просто не мог вывести тебя из-под удара, потому что вынужден был скрываться сам. И не смог уничтожить все документы, которые следовало бы уничтожить…

– Мою медицинскую карту, скажем?

– Медицинскую карту?

– Именно.

– У меня ее не было.

– А где же она была? И как фотография из нее попала к «муромцам»?

– О, если тебя стали занимать такие детали…

– Ничего себе – детали!

– Детали, сынок, не обольщайся… Значит, ты просто не понимаешь, что происходит.

– Допустим, не понимаю. Действительно не понимаю. Или понимаю…

– Понимаешь часть происходящего. Меньшую, большую – неважно. И части эти не совпадают. Не совмещаются. Не стыкуются.

– Да… Что-то вроде этого.

– Я столкнулся с этим – вот так, в лоб, вплотную – шестнадцать лет назад. Будешь слушать?

Не знаю, почему, – но я кивнул. И Тарантул стал рассказывать.