Все, способные держать оружие… Штурмфогель

– Да.

– Можешь сказать?

– В общих чертах. Убрать группу немцев. Из ближайшего окружения Гиммлера.

– Большая группа?

– От десяти до сорока голов.

– Можно попробовать. А кто они?

– Я же говорю: ближайшее окружение Гиммлера.

– Это я понял. Кто они?

– Штаб переговорщиков. Во главе с Зеботтендорфом.

– Каких еще переговорщиков?

– Гиммлер ведет переговоры одновременно со Сталиным и с Рузвельтом – при этом одновременно наверху и внизу. Внешняя цель переговоров: сохранение нижней Германии и германского влияния на Верх. Скрытая цель: воцарение Гиммлера ценой выдачи Гитлера. Истинная цель: устроить наверху встречу Гиммлера, Сталина и Рузвельта с дальнейшим уничтожением всех троих…

– Как интересно… И кто же стоит за всем этим?

– Гитлер, конечно.

– А Зеботтендорф – это кто?

– Общество Туле, если помнишь. Ближайший друг Гесса. Некоторое время был директором «Аненэрбе». Очень опасен… Теперь тонкость. Заметая следы, мы должны будем сделать вид, что грохнули немцев по ошибке или за компанию, а на самом деле целью нашей была американская делегация. То есть бить придется во время их встречи.

– То есть и американцев тоже? Их-то за что?

– Для маскировки. Важных персон там не будет, только пешки.

– Где будут идти переговоры?

– Пока еще не знаю. Но мои люди установят это вовремя…

– Хотя бы сектор.

– Я думаю, это будет лес Броселианда.

– Лучшее место для таких переговоров… – Джино был саркастичен.

– Вот именно. Сколько у тебя людей? И – что за люди?

– Четыре пятерки. Все – бывшие партизаны, диверсанты. Ребята что надо.

– Хорошо. Дня через три устроишь мне встречу наверху с капитанами пятерок. Я тебе сообщу, когда и где точно. Значит, говоришь, дансинг… Ну, ты молодец.

Джино промолчал. В одну затяжку высосал сигарету и тут же поджег новую.

Первый ход

Берлин, 11 февраля 1945.7 часов утра

Самое опасное – это перестать отличать сон от яви. Начать забывать явь так же, как забывают сон. И наоборот… Верх в чем-то родственен снам. И сейчас, проснувшись наверху, Штурмфогель не мог понять, что было с ним во сне.

Он не знал, где находится. Вероятно, это было питейное заведение, но столики стояли лишь у стен, декорированных сетями, веслами, спасательными кругами и рыбьими скелетами. Штурмфогель смотрел на все это неподвижным взглядом откуда-то из-под потолка. Какие-то люди беззвучно пересекали видимое пространство. Из одного угла в другой они таскали длинные ящики и тяжелые корзины.

Потом он куда-то плыл. Умело и размеренно. Вода переливалась через голову. Желтые огни оставались слева и медленно уползали назад.

Потом все поменялось. Но Штурмфогель по-прежнему не мог включиться в происходящее. Кто эта женщина, сидящая напротив? Она очень красива, но у нее холодный отрезвляющий взгляд. Она что-то говорит, ясно и четко, сопровождая слова резкими взмахами кисти. У нее длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Как всегда, он не понимает речи.

Но почему-то знает, что здесь он – еврей.

Потом она смеется. Вернее, это не смех, а невеселая насмешка. Над ним? Он пытается поцеловать ее пальцы. Она отнимает руку. Очень грустно.

Так грустно, что стынет сердце.

От этого холода в груди он проснулся и еще несколько минут лежал, глядя в зеленый лоскутный потолок.

Цирк, наконец вспомнил он. Ангар. В ангаре – нелепый маскировочный шатер.

Значит, я наверху.

Значит, операция в разгаре.

Интересно, что сейчас вытворяет нижнее тело?.. Ладно, вернусь – узнаю.

Большинство людей живут только внизу, ожидая, что попадут наверх после смерти. Напрасные мечты… Когда-то Штурмфогель попытался вычислить процент тех жителей Земли, кто имеет, образно говоря, две личности и два тела: верхнее и нижнее. Получалось где-то от семи до пятнадцати процентов. Остальные жили по принципу: «Одно тело – один мозг – одно сознание – одна личность!» Подавляющее большинство из тех «семи – пятнадцати» не имели представления о том, как им повезло: они обходились лишь роскошными сновидениями, странными фантазиями, умением погружаться в мечты; но они же – и только они – становились обитателями психиатрических клиник, будучи не в силах принять, казалось бы, очевидное: что их сознание принадлежит не одной, а поочередно двум личностям, каждая из которых не подозревает о существовании другой. Сознание – это как матросская койка: на ней спят двое, но они никогда не встречаются. Такие «вахты» у них создаются не только чередованием сна и бодрствования, но и чем-то еще: возможно, инстинктивным запретом обращать внимание на «сменщика»: сознание обязано заботиться о сохранении себя в целости. Если «матросы» аккуратны, то никому из них и в голову не придет, что в его отсутствие койкой пользуется другой (построение, конечно, умозрительное, настоящие матросы обо всем этом прекрасно знают…), – но если один оставляет на койке крошки, а второй мочится во сне… тут недалеко и до поножовщины. То есть шизофрении.