Все, способные держать оружие…

— Харитон, — сказала она, продолжая глядеть на меня, — я знаю все, что ты сейчас скажешь. Я бы и сама сказала это, если бы не видела… Он нам нужен, Харитон. Он лучше Малкинена. На порядок лучше. Понимаешь? Если мы хотим чего-то по-настоящему добиться… Я все ему рассказала.

— Что — все? — один из офицеров спросил это, глядя на меня, а второй повернул голову к Эльге со странным выражением на лице. Если бы можно было одновременно прищуриться и вытаращить глаза, получилось бы именно это.

— Все, что могла.

— И?..

— Я очень хочу, чтобы он был с нами. Помоги мне, Харитон.

— Господи, Эльга. Об этом говорено тысячу раз… Он человек этой реальности. Ты представляешь, как он воспримет… все то, что мы делаем?

— Представляю. Но рискнуть стоит. Зден, ведь ты… будешь с нами?

Я долго смотрел на них. Люди как люди…

— Что сейчас делается наверху? — спросил я.

— Кровавая каша. Мятеж. Там сошлись интересы сразу трех… как бы это правильно сказать… групп заговорщиков. Каждая группа была уверена, что проводит собственную операцию. Так что… всяческие вторичные эффекты…

— А заговорщиков вы знаете?

— Большей частью. Кстати, вы их тоже знаете.

— Это как раз понятно. Но прекращать эту… кровавую кашу… не в ваших интересах?

— В наших. Она будет прекращена. Достаточно скоро.

— Ага…

Я вдруг понял, что мне нечего сказать. Дурацкое чувство.

— Харитон, ну скажи же ему… — едва ли не умоляющий шепот Эльги.

Долгое молчание в ответ.

— Хорошо. Сударь, я делаю вам официальное предложение: вступить в ряды нашего подразделения корректировщиков истории. Я сразу хочу сказать главное. Это очень жестокая профессия. Она потребует такого напряжения совести, что вы много раз пожалеете о своем согласии. Мы ею занимаемся вынужденно… Эльга объяснила вам, почему.

— Да, — сказал я. — Объяснила. Но… в это очень трудно поверить.

— В принципе, вы уже поверили. Детали же… что детали?

— Детали всегда наиболее интересны, — сказал я. — Вот, например, такая: а если я откажусь?

— Ради Бога, — сказал Харитон. — Путь наверх свободен. За собой же мы дорогу завалим…

Это был не аргумент, я это понимал хорошо, и он тоже. И вообще мы говорили не о том… — …Но если вас волнует судьба ваших детей… у вас есть дети?

В две тысячи двенадцатом Игорешке будет пятьдесят четыре года. И у него, наверное, тоже будут дети. А то и внуки. Куча детей и внуков…

Да нет, и это все не то. То есть, конечно — это тоже. Наряду с прочим.

Что же тогда? Почему я твердо знаю, что соглашусь? И почему он твердо это знает?

Знает, я же вижу… Неужели просто любопытство? Или желание вырваться из колеи, сменить судьбу?..

Нет, что-то еще. Об этом будет время подумать.

— Есть, — сказал я. — В смысле — приказывайте.

Год 2002. Михаил 27.04. 14 час Константинополь, Галата, улица Барона Врангеля, дом 5

Проходя мимо окна, я поглядывал сквозь жалюзи. Тина так и сидела в машине, не меняя позы: локоть поверх дверцы. Я был озабочен другим и оставил машину на солнцепеке. Очень стойкая попалась девушка…

Побросать в сумку (рюкзак мой был у Тедди, а Тедди…) запасные штаны и рубашки было делом минутным, меня задерживала дома только внезапная занятость раухер-линий: я никак не мог связаться с банком. Ожидая соединения, написал записку: «Мама! Не теряй: уехал из города на несколько дней. Вряд ли смогу звонить. С деканатом договорился. Счастливо оставаться. М.»

Лжи здесь было немного, а реальных следов — вообще никаких.

Наконец я пробился в банк и перевел с основного семейного счета на свой расходный полторы тысячи. Их можно было обратить в наличные в любой кассе. И сделать это следовало побыстрее… я опять куда-то заторопился и тут же дернул себя за хвост: без спешки. Ну-ка, оглядись по сторонам…

Я огляделся, присел на диван — и вдруг решился. В тайнике под ванной хранился вальтер образца тридцать восьмого года — подарок отца. В Константинополе ношение оружия запрещено наистрожайше, и все же… пожалуй, это будет меньший риск. Я извлек обросший паутиной сверток, разорвал пленку и бумагу. Пистолет и три обоймы. Протер — и сунул на дно чемодана.

Черт… Чувство неловкости, возникшее еще утром под темными очами лейтенанта Наджиба, все не проходило. Будто бы я на сцене, моя реплика, а я молчу — то ли начисто забыл роль, то ли потерял штаны.

Все? Вот теперь, пожалуй, все. Я вышел, тщательно запер дверь. Крылечко было в тени. Соседский кот медленно и сосредоточенно шел по забору. Орали воробьи: хотели его напугать. Что-то не выпускало меня отсюда. Надо полить газон… Я поразился этой мысли. Она не могла прийти, но — пришла. Это означало только одно: я на грани срыва.

Бледная Тина сидела неподвижно. Над капотом дрожал воздух. Из машины пахло горячей кожей. В какой-то миг мне показалось, что ничего этого на самом деле нет: просто длится нескончаемый тревожный сон.

— Что с тобой? — спросил я, и слова рухнули гулко, как кирпичи в бочку.

Она молча показала на приемник. Оказывается, он работал, и довольно громко.