Все, способные держать оружие…

— Мальчик! Чему вас только учат на наши деньги! Тогда по всей Америке перевешали дикое количество негров: кто говорит, пятьдесят тысяч, а кто — и сто пятьдесят тысяч. Японцы навербовали в Африке…

— Вспомнил, — сказал я. — Только я думал, что это художественный вымысел. Дэвид Корнуэлл, «Лондон, штат Британия». Или Чарлз Перси Сноу, «Цвет смерти — черный».

Саффет-бей посмотрел на меня и улыбнулся.

— Тебе тоже нравится Корнуэлл, Миша-эфенди?

— Безумно.

— Я слышал, что издали его последний роман — тот, который он не окончил. О похищении наследника британского престола…

Я, похоже, издал какой-то звук. Что называется — пискнул горлом. Саффет-бей участливо нахмурился:

— Что с тобой, Миша? Я сказал что-то неловкое? Я мотнул головой. Кашлянул.

— Вы не слышали городских новостей? Нет? А-а… Нынешней ночью похищен наследник российского престола.

— Этот мальчик… как его?.. Константин?..

— Константин. Да, он… — и я, поддавшись порыву, рассказал Саффет-бею то, что знал, — и в частности, что девушка Тина вовсе не моя возлюбленная, а подруга одной из пострадавших при похищении, и теперь она панически боится возвращаться в общежитие; наш же общий с Саффет-беем друг Петр исчез бесследно…

— Вот как, — покивал головой Саффет-бей. — Хорошо, что ты мне все это сказал, Миша. Я буду внимательнее. Я буду предельно внимателен и осторожен. Зою ты тоже хочешь спрятать здесь?

— Да. Они возьмут билеты на катер…

— Я понял твою хитрость. Это неплохая идея, мне кажется. Привози, я позабочусь и о ней тоже.

Тина долго не хотела отпускать мою руку. Она все поняла: если за нами следили и следят, то им будет ясно: девушка уплыла на катере. Чтобы отследить катер… о, это будет весьма непросто. Если же не следят — тем лучше. Маленькая комфортабельная каюта уютнее комнаты-пенала в общежитии, не правда ли? Главное, никто не знает, что эта каюта здесь есть. Какие каюты могут быть на дебаркадерах?.. Все это Тина понимала, но отпускала меня с трудом.

В Томск я позвонил из уличного автомата.

— Алло? — голос Вероники. — Слушаю.

— Это Михаил. Здравствуй. Отец дома?

— Мишенька? Ты где сейчас?

— Да где обычно.

— Он же к тебе улетел! Еще вчера!

— Ох, черт… Вероника, у него карманный телефон есть?

— Есть, конечно. Тебе номер нужен?

— Да, диктуй.

Она, запинаясь, продиктовала. Номер был незнакомый — скорее всего, новый.

— И запиши мой. Если он позвонит, передашь ему… — я сказал свой номер. — Как у вас дела?

— Нормально, — в ее голосе я услышал намек на фырканье. — Все как надо.

Приезжай, сам увидишь.

— Летом, — сказал я.

— До лета еще дожить бы, — сказала она. — Счастливо. Позвони ему сейчас.

— Конечно. И тебе счастливо.

По номеру, который я немедленно набрал, никто не отозвался. Я дал десять гудков и выключил телефон.

Год 1991. Игорь 14.06. Около 19 час Глатц

— Осторожно, здесь… — сказала Таня, но я уже приложился лбом о перекладину.

Звук, надо полагать, был услышан. — Стойте, я сейчас…

Я слышал ее шаги в темноте, легкие и уверенные. Потом загорелся свет: голая лампочка на шнуре. Таня стояла под ней, прикрывая глаза ладонью. Она показалась мне маленькой и очень хрупкой. Помещение, куда мы попали, было совершенно пусто, только у дальней от входа стены на небольшом кирпичном возвышении стояла некая мебель, которую не сразу и опишешь. Две козетки, поставленные «валетом» и сросшиеся, как сиамские близнецы, сиденьями. И еще — шандал со свечами. И большая черно-медная шкатулка. И ничего больше.

— Заприте дверь на засов, — медленно сказала Таня, не меняя позы, — и снимите с себя все. Оставьте там, на полу. И садитесь на менго.

Странно — мне было неловко раздеваться. Казалось бы… но вот же черт — я с трудом сдерживался, чтобы по-стариковски не прикрываться руками.

— Абвер тоже, — сказала Таня.

— Но…

— Здесь глубоко. И армированное перекрытие. Тот же абвер, только больше.

— Может, начать курить?

— Нет, ждите меня…

Менго — так, кажется, звалось это сиденье, — прямо скажем, освежало. Гладкое твердое холодное дерево, в которое вбито громадное количество медных гвоздиков с полусферическими шляпками. Я поерзал, устраиваясь. Все казалось глупым, как чужая свадьба. Терпи, Пан, это скоро пройдет. Таня подошла к стене, поставила в нишу и зажгла свечу, короткую и толстую. Огонек был как раз на уровне моих глаз.

Потом поставила две свечи на менго у моих ног. Эти свечи были, наоборот, тонкие и длинные, похожие на церковные, только черные. И одну свечу она зажгла в шандале. Села на краешек менго со своей стороны, подмигнула мне:

— Теперь можно и покурить.

В руке у нее внезапно возникли две горящие самокрутки. Одну взял я, другой затянулась она. Потом, положив самокрутку на край сиденья, Таня пристально посмотрела на лампочку — и вдруг сделала резкое движение левой рукой: будто оторвала или открутила что-то. И свет погас.

— Ого, — сказал я. — Никогда бы не подумал…

— Молчите. Курите. Досчитайте про себя до ста и тогда задавайте вопрос.