Все, способные держать оружие…

Довольна… какое нелепое слово… Впрочем — да. Для начала. Тогда — да здравствует Грузия! — провозгласил я. Я так давно не плакала, сказала она, вытирая слезы, я думала, что разучилась, и вдруг — такое наводнение… Мы случайно сведены судьбою, Мы себя нашли один в другом, И душа сдружилася с душою, Хоть пути не кончить им вдвоем!.. Я рожден, чтоб целый мир был зритель Торжества иль гибели моей… — я читал и читал, передо мной раскрывались листы книг, я не подозревал, что помню так много. По небу полуночи ангел летел, И тихую песню он пел:

И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой…
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез;
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли…

Наверное, так оно и есть, шептала княжна, наверное… я чувствую иногда, что такое было со мной… а вы? Не знаю, сказал я, если и было, то я чересчур хорошо научился не помнить этого. Зачем?! Не знаю… казалось, будет легче. Только казалось? Мне не с чем сравнивать… Разве что с собой — другим, каким был раньше? Или мог бы быть…

Есть другие миры, убеждала меня княжна, в них живем тоже мы — но иные, настоящие, чистые, — и для того, чтобы эти миры сохранились, мы здесь должны быть такими, какие есть сейчас… непонятно? Нет, все понятно, все очень понятно, как мне хотелось бы, чтобы все было именно так! Все и есть именно так, мы выкупаем здесь их безмятежность там… Наверное, я тоже буду в это верить, сказал я, это очень здорово, это как раз то, во что я способен поверить. А в Бога? Нет, сказал я, не хочу… у меня слишком много претензий к нему. Я верю, сказала княжна, верю в Бога-творца, который бессильно смотрит на мир, созданный им когда-то, и в Христа, сына человеческого, однажды собравшего на себя все грехи мира и унесшего их Господу… Рассказать, что там было на самом деле? Вы знаете это? — удивился я. — Откуда? Просто знаю… просто поняла, как это было… как должно было быть, чтобы получилось то, что получилось… Рассказать?

Да, сказал я. Иисус вовсе не был Божьим сыном, сказала княжна. Он был нормальным мальчиком в большой семье плотника. Ему и самому предстояло стать плотником… времена были смутные, семья бежала в Египет, вернулась… Иосиф работал, Иисус помогал ему, он уже многое умел, он был способным мальчиком… так бы все и шло, но умер Август, а в провинции было неспокойно, и однажды несколько еврейских мальчиков напали на римский патруль и убили солдата. Их тут же схватили, а может быть, схватили других — какая разница? По закону их должны были передать местным властям, а те — осудить на смерть, на побивание камнями. Но слишком неспокойно было в провинции, и комендант сделал вид, что не слишком силен в тонкостях законов… На территории гарнизона действовали законы Рима. Комендант послал за плотником, привели плотника с подмастерьем, и комендант — сам или через кого-то из подчиненных — велел им изготовить по чертежам три креста для распятия. Им дали дерево и инструмент… а может быть, инструмент они принесли с собой…

Римский крест для распятия, изготовленный по всем правилам, не так уж прост: там и блок для поднятия перекладины, к которой приколачивают руки, там и специальный колышек, на котором распятый как бы сидит — потому что иначе, виси он только на руках, дыхание остановится через три-четыре часа — слишком быстро, по мнению римлян… Плотники сделали то, что от них требовалось. Комендант посмотрел, остался доволен и велел хорошо заплатить за работу: по десять серебряных тетрадрахм за крест. Мальчиков распяли. Они мучились несколько суток — как и положено по римской процедуре казни… Иисусу было четырнадцать лет. Он рос — и вдруг обнаружил, что случай этот растет вместе с ним. Проходили годы, а из памяти ничего не стиралось. Хуже того: стиралось все остальное, а это — занимало освободившееся место. Иисус не мог больше смотреть на плотницкий инструмент.