Все страхи мира

— Чепуха! Между нами по-прежнему сохраняется равновесие во всех отношениях! — возразил Нармонов.

— Дело не в этом. Важным фактором является соотношение между количеством стартовых установок — и их относительной уязвимостью — и количеством боеголовок, находящихся в распоряжении обеих сторон. Мы все ещё можем нанести первый удар и уничтожить американские стратегические ракеты наземного базирования своими ракетами наземного базирования. Именно поэтому они проявили такую готовность демонтировать половину своих. Но основная часть их боеголовок находится в море, и теперь, впервые за всё время, ракеты морского базирования получили полную возможность нанесения сокрушительного первого удара.

— Товарищ Куропаткин, вы слушаете нас? — спросил Нармонов.

— Да, слушаю. Министр обороны прав. Дополнительным обстоятельством, если вы позволите мне заметить, является тот факт, что сокращение числа пусковых установок изменило общее соотношение между установками и боеголовками. Впервые за наше поколение появилась возможность поистине мощного первого удара — особенно если американцам удастся при первом ударе обезглавить наше правительство.

— Это они могут осуществить с помощью истребителей «Стелс», размещённых в Германии, — добавил министр обороны.

— Одну минуту. Вы хотите сказать, что Фаулер взорвал свой собственный город, чтобы получить предлог для нападения на нас? Разве это не безумие?

Министр обороны заговорил чётко и спокойно.

— Не имеет значения, кто виновен в этом ядерном взрыве. Если Фаулер придёт к выводу, что это наших рук дело, и решит действовать, у него есть такая возможность. Товарищ президент, вы должны понять следующее: с технической точки зрения наша страна находится на грани полного уничтожения. Меньше тридцати минут разделяет момент запуска американских ракет наземного базирования от их взрывов на территории нашей страны. Двадцать минут — для ракет морского базирования и всего два часа полёта этих проклятых невидимых тактических бомбардировщиков, которые произведут самый выгодный первый удар. Все, что отделяет нас от полного уничтожения, — это психическое состояние президента Фаулера.

— Понятно. — Советский президент задумался. Его взгляд остановился на дисплее, где отражалось положение сил в данный момент. Когда он наконец заговорил, в его голосе ощущался гнев, вызванный размером опасности.

— Итак, что вы мне предлагаете? Напасть на американцев? На это я никогда не соглашусь.

— Нет, разумеется, но было бы разумно объявить боевую готовность наших стратегических сил. Американцы заметят это, поймут, что теперь первый сокрушительный удар невозможен, и можно будет сохранять спокойствие до тех пор, пока не возобладает здравый смысл.

— Товарищ Головко?

Первый заместитель председателя КГБ почувствовал всю меру ответственности за свой ответ на этот вопрос.

— Нам известно, что американцы объявили в своих стратегических силах боевую готовность. Не исключено, что, если мы сделаем то же самое, это будет истолковано как провокация.

— А если мы не примем такие меры, то станем гораздо более уязвимой целью, — заметил министр обороны. Он был поразительно, нечеловечески спокоен, возможно, единственный из присутствующих сохранял самообладание. — Нам известно, что американский президент испытывает огромное напряжение, что у него погибло много тысяч граждан. Он может нанести удар, не думая о последствиях. Но если ему станет известно, что мы готовы ответить на его удар своим ударом, вероятность поспешных и необдуманных действий с его стороны будет намного меньше. Мы не можем позволить себе в такой момент выказать слабость. Слабость всегда побуждает к нападению.

Нармонов обвёл глазами собеседников, ожидая встретить возражения. Их не последовало.

— Объявите боевую готовность. — Повернулся он к министру обороны.

* * *

— У нас все ещё нет информации из Денвера, — заметил Фаулер, потирая глаза.

— На вашем месте я бы не рассчитывал на многое, — ответил генерал Борштейн.