Все свои

А бледный от волнения Сережа только кивнул, подтверждая его слова. Глаза его сами собой остановились на коротенькой олимпийке Марины. Девушка потянула вверх застежку — взгляд Сережи последовал за ее рукой. Маринка хотела было окоротить глазеющего ботаника, но от его робкого, почти песьего взгляда что-то тоненько заныло внутри — и девушка отвела взгляд. Миша деловито отодвигал от окна круглый стол со следами горячей сковороды.

— А ты кто? — спросил, не чинясь, словоохотливый Миша.

— Человек, — отозвалась Маринка, не ожидавшая вопроса.

— Лады, — отозвался Миша, видимо посчитавший, что такого ответа вполне достаточно. — А мы тут с отцом живем. В восьмой. Так что ты заходи, если что надо будет, а то Серегу от его книжек ливерной колбасой не выманишь…

Серега покраснел, шумно выдохнул, взвалив на себя стол и — красный как рак — боком выполз в коридор.

— По ходу, ты ему нравишься, — доверительным громким шепотом объявил Миша.

— Да ну тебя, — отмахнулась Марина, стараясь не улыбнуться. Отчего-то нравиться нескладному Сереже было очень приятно.

Сели ужинать под пыльными липами. Вместе с дядей Витей, Галиной, Мишей и его отцом — крупным, похожим на тюленя Иваном Ильичом. С краснеющим от каждой шутки Сережей. И даже старик Яковлич, сутуло сидящий чуть поодаль от стола и держащий на руках тарелку, не казался таким гадким, а выглядел скорее тихим городским юродивым.

Они не были добры — Галина ругалась на дядю Витю, с видимым раздражением подавала новой жиличке тарелки и то и дело заглядывала в окно — в комнате спал ее сын. Иван Ильич одергивал без умолку болтавшего Мишу. Миша дерзил. Дядя Витя перемежал саркастическое молчание язвительными шутками, вгонявшими в краску Сережу.

Они не были добры.

Но они были своими. Маринка, разморенная духотой летнего вечера, впала в странную, приятную сонливость и задумчиво наблюдала за новыми соседями. Они были семьей, в которую ее отчего-то приняли. Приняли без вопросов, без условий и испытательных сроков. Они переругивались и шутили друг с другом, не стесняясь новой знакомой. И прижженный сковородой стол, расшатанная кровать с провисшей панцирной сеткой, вонючие лужи за стариком Яковличем — все это было более чем скромной ценой за то, чтобы снова почувствовать себя дома.

Когда Миша подобрал с общей тарелки последние крошки хлеба, все оживились. Принялись убирать. Галка составила посуду на скамью. Мужчины понесли стол. Старик снова пошаркал в туалет. С шипением ожило криво висящее над дверью в кухню радио, зашлось долгими гудками.

Миша сваливал в кухню посуду, а Галка мыла в общей раковине, расплескивая воду.

— В Москве восемнадцать часов. Прослушайте выпуск новостей.

— Витя! — крикнула Галка, со злостью намыливая тарелку.

— Граждане, будьте бдительны, — бубнило радио.

— Витя!

— …в ходе рейда миграционной службы в пригороде столицы гражданин Суховейко А. А. сообщил, что возможно нахождение других представителей внеземных цивилизаций на территории нашего государства…

— Витя! — крикнула она почти отчаянно. Марина потянулась к радио, чтобы выключить, но не достала.

— В прозрачный летний вечер, — выкрикнуло радио птичьим голосом Агузаровой. — В столице тишина, и по Арбату марсианка идет совсем одна…

Подскочил Сережа, крутанул рычажок радиоточки и тотчас отпрыгнул, будто даже случайное прикосновение к Марине могло стоить ему жизни.

— Что? — спросил, входя на кухню, дядя Витя, у ног которого терся неотвязный Серый. На этот раз он был без очков. Глаза у дяди Вити оказались странные, очень светлые и какие-то водянистые. — Опять бдительности хотят? — спросил он весело. — Тарелками пугают, что, мол, подлые летают? То у них собаки лают, то руины говорят?

— У них заговорят… — мрачно заметила Галка.

— Галина, зря ты в кино на «Чужого» ходила. Ты, Галка, ксенофоб. Это плохо, — наставительно заметил дядя Витя. — А ты, Мариванна? Ксенофоб?

Марина замотала головой.

— Вон, Сережа у нас тоже ксенофоб, — авторитетно заявил дядя Витя. Сережа сердито шмыгнул носом и выскочил в коридор, хлопнул дверью своей комнаты. — Читает про чужих — и боится.

— Да он и своих-то боится, — отрезала Галка.

— Тетя Галь, а это как будет по-научному, — встрял Мишка, принесший с улицы еще порцию грязной посуды.

— Он у нас ксеноантропосоциофоб, — сказала Галка, и Марина глянула на нее с удивлением. А не так проста оказалась соседка. Мишка заржал. — А ты просто неуч.

— Я спортсмен, мне можно. В следующем году за область буду плавать. — Мишка гордо выпятил грудь и немедленно получил подзатыльник и груду чистой посуды в руки.

— Можно мне? — попросила Маринка тихо.

— Что тебе? Чистой нет пока больше.

— Помыть…

Молодая женщина фыркнула, сдула волос, упавший на глаза.

— Ишь ты, не доросла еще… — отозвалась она насмешливо, — пойди лучше у себя обживайся, вещи разложи. А я справлюсь.