Все там будем

- Ерунда, - закивал Коваль, - пусть, пусть. Главное. Копия! Главное, партии на радость! Главное!..

- Ну, и, - продолжал Василий, все набирая и набирая на потоках высоту, - я тебя кое в чем еще обманул!

- Опять?! - удивился Коваль, и попросил. - А можно больше не подниматься вверх?

- Земля круглая, - захохотал Василий, - все относительно. Может, мы вниз падаем?

- Это как? - не понял Коваль.

- Да неважно, - махнул рукой Вася, самолет качнуло, и сердце председателя расползлось под рубашкой. - Так знаешь, в чем обманул-то?

- Говори уж, - попросил Коваль, - и давай спускаться.

- В том, что на втором самолете братьев Райт не было бомболюка, а на нашей, советской копии второго самолета братьев Райт он есть. Значит… что? Значит, это не копия и второго самолета братьев Райт.

- Да уж, - заюлил радостно далекий от авиации и ничего не понявший председатель, - да уж. Ну, а спускаться-то когда будем?!

- Ты? - повернулся к нему Василий, и обрадовал. - Уже сейчас!!!

И дернул рычаг люка. Медленно кувыркнувшись, - как аквалангист с лодки в море спиной, - Коваль понял, что падает, и сначала испугался, а потом обрадовался незабываемому чувству полета, а потом расстроился, потому что ведь летел он навстречу смерти, а за чертой, что ее от жизни отделяет, знал старый большевик Коваль, ничего незабываемого нет.

Да и вообще ничего нет. Ни большого хозяйства, ни партии, ни советской копии первого, второго ни третьих самолетов братьев Райт, ни опухшего от голода и издохшего от этого голода в Сибири засранца Гришки Лунгу, который нет-нет, да и приходил к председателю во сне всю его жизнь. Ни плачущих мужчин, ни смеющихся женщин, ни веселых парней, похожих на Григория Григориу, ни, страшно подумать! даже самого Григория Григориу нет! И Софии Ротару нет, и Надежды Чепраги, и даже товарища Бодюла там нет, а еще нет за той чертой, за которой смерть, винограда, ни солнца, ни стыда, ни доноса, а есть только большое и темное Ничего.

Но выяснить, так ли это, председатель уже не сумел. Перестав быть, и все тут, он не смог убедиться в том, что человек после смерти перестает быть. И все тут.

… при расследовании сошлись на том, что Коваль, опьянев от свежего небесного воздуха, и прекрасного вида, зазевался и упал сам. Тем более, что сам Вася еле посадил самолет, и тот был совершенно изломан, и провести следственный эксперимент не получилось бы. Похоронили председателя на самом высоком холме у села. На плиту поставили мраморное пятиконечное надгробие с самолетом и звездой над ними. В газете "Независимая Молдавия" опубликовали величественный некролог под заголовком "Он отдал жизнь земле, а смерть - небу!"…

Республиканский ДОСААФ провел на следующий после смерти Коваля год торжественный турнир, который стал, как точно подметила республиканская пресса, доброй традицией. Молдавские пионеры слагали песни и стихи о простом сельском труженике, который 60 лет кормил СССР, наживая мозоли кровавые на руках, а в душе мечтал о небе. И, будучи уже пенсионного возраста, - до пенсии он бы себе такой порчи государственного имущества не позволил бы, - взлетел ввысь с молодым комсомольцем. И самолет их потерял управление, а комсомолец был неопытный, но товарищ Коваль сказал - будь спокоен, сынок, я спасу тебя, и выпрыгнул из самолета, чтобы тот сохранил равновесие, и не упал. И комсомолец сажал самолет, и плакал.

Школу, конечно, тоже назвали в честь председателя. И повесили на сельсовете мраморную доску с его портретом. Но это все было позже. А тогда, после трагедии, примерно через месяц, комсомольцу Лунгу выписали почетную комсомольскую путевку от греха подальше.

- Отправляем тебя, Василий, в школу трактористов, - торжественно объявил парню новый председатель. - Из трактора если кто и вылетит, так хоть не убьется!

ххх

Вспоминая это, Василий Лунгу и Серафим Ботезату выпили не один кувшин вина.

- А признайся, - улыбнулся Серафим, - ты ведь специально председателя из самолета выкинул!

- Нет! - перекрестился Василий. - Вот тебе крест. Православный, дивотворящий…

- Животворящий, - поправил Серафим, - а впрочем, какая разница, ты же все равно в бога не веришь.

- Был я на небе, - смеялся Василий, - и никого там не было.

- Тьфу- сплевывал, но больше для виду, Серафим, - ну, а скажи, в небо-то, небось, хочется еще?

- Нет, - врал Василий, - что мне с того неба? Я ведь тогда и правда, признаюсь, ради председателя все это затеял.

- Не боишься?

- Новые порядки уже двадцать лет, Серафим! Мне сейчас, за смерть большевика, небось и почетную грамоту дадут.

- Ничего тебе не дадут.

- Точно…

- Здесь…

- В смысле? Ты чего это сказать хочешь? - залюбопытствовал Лунгу.

- А то, - выпалил Серафим, - что человеку с такими руками, как у тебя, делать в Молдавии нечего.

- А, - махнул рукой Василий, - ты все об этом. Об Италии вашей, будь она неладна.