Бронирование ходовой части, выступающие под рамой машины картеры бортовых передач и подвешенные под днищем спереди и сзади нижние бронелисты вместе с высоким расположением центра тяжести снижали проходимость машины (минимальный клиренс оказывался всего 200 мм). Танк мог уверенно двигаться по рыхлому грунту, но только по открытой ровной местности без бугров, глубоких рытвин и воронок, попав в воронку, уже не мог выбраться, поскольку гусеница, закрытая спереди и сзади, просто теряла сцепление с грунтом, танк легко опрокидывался при боковом крене. При переходе через проволочные заграждения колючая проволока просто затягивалась к гусеницам и запутывалась в них, что иногда приводило к перегрузке и выходу из строя сцеплений. Кроме того, проволока могла повредить проходящие под днищем открытые трубопроводы (в этом A7V оказался подобен дракону Фафниру из скандинавского эпоса и «Песни о Нибелунгах» — страшный ползущий ящер с прочной броней на боках и спине, но с мягким брюхом). Для увеличения проходимости и способности преодолевать препятствия предлагалось подвешивать к носовой части танка широкий каток на длинной подпружиненной раме (сохранился чертеж монтажа такого приспособления на танк с корпусом «второго заказа»), но на практике это предложение не реализовали.
Бронирование ходовой части было применено по опыту собственной германской противотанковой обороны, часто «разбивавшей» открытые гусеницы британских танков. Впрочем, германские конструкторы здесь, по сути, повторили решение конструкторов французской фирмы «Сен-Шамон» — те еще весной 1916 г. снабдили прототип своего «бронированного трактора» корпусом, свешивающимся впереди и позади ходовой части, и бронированием, почти закрывавшим ходовые тележки. На первом образце A7V бронирование доходило до осей опорных катков.
Экраны, закрывавшие ходовую часть, были и на серийных танках, однако экипажи снимали их, открывая ходовые тележки — дабы грязь с верхних ветвей гусениц не забивалась в ходовую часть и не выводила ее из строя. Снятые броневые экраны разрезались и использовались для дополнительной защиты верхней рубки, оказавшейся весьма уязвимой от ружейно-пулеметного огня. Бронелисты, прикрывавшие направляющие и ведущие колеса, могли откидываться на петлях вверх при обслуживании ходовой части. После снятия центральных бронеэкранов эти крайние листы на ряде танков обрезались по свободным углам. Для обслуживания ходовой части с каждого борта имелись также два небольших лючка, крышка переднего имела вырез для вывода выхлопной трубы (кроме танков на шасси № 501 и № 507, где лючки с вырезом выполнили позднее). Лючок имелся также в нижнем кормовом листе.
Расположение командира и водителя в поднятой рубке обеспечивало им неплохой обзор местности, и этим A7V выгодно отличался, скажем, от британских «ромбовидных» тяжелых танков или французского «Шнейдера». Однако длинный высокий корпус сильно затруднял наблюдение непосредственно перед танком. Водитель видел местность только в 9 метрах впереди машины и далее. Поэтому в управлении ему помогали механики, наблюдавшие за местностью через лючки в бортах — под рубкой. В отличие от британских тяжелых танков (до появления Mk V), всю физическую работу по управлению танком водитель выполнял один, причем она была легче, чем у британских коллег. Сиденья водителя, командира и наводчиков в A7V были удобнее, чем рабочие места экипажей британских танков.
Был разработан вариант «танка связи» (или «машины-коммутатора»), оснащенного радиостанцией с поручневой антенной на крыше корпуса, вооруженного только четырьмя пулеметами, с экипажем 11–13 человек, включая радистов и наблюдателей. Эту машину предполагалось использовать как передвижной пункт связи для руководства общевойсковым боем («сражением объединенных родов войск», как тогда говорили), радиостанция должна была работать на стоянке. Но, хотя под монтаж радиооборудования даже было выделено рабочее шасси, этот проект — в отличие от британских или французских «радио-танков» — остался на бумаге.