Все течет

– Нет, слушайте! Старуха работает на здорового парня и очень благодарна, что он ей платит! – злобно смеялась тощая прачка. – Ты, бабушка, вижу, хорошо научена терпению.

В эту минуту радостный звон колоколов наполнил воздух, сообщая, что закончилась обедня в соборе.

– Товарищи! – воскликнула та, что была на сходке. – Беритесь за работу! Вспомните, те, что сами не стирают, всегда надевают чистое бельё по субботам. Работай, босоногая команда! Это ты не будешь есть сегодня! – И она с ожесточением набросилась на бельё.

Остальные молча последовали её примеру. И Варвара работала, но, занятая неотвязной мыслью, она то и дело роняла бельё. Её испуганные глаза, серые и круглые, всё глядели на маленькие руки.

Это был август 1907 года. После неудавшейся революции 1905 года все слои населения, хотя и по различным причинам, находились в состоянии беспокойства, недовольства и опасений. Политическая пропаганда велась непрерывно, и много горечи и надежд сосредоточилось на ожидании больших перемен в государстве.

Глава II

Вернувшись домой, Бублики, мать и дочь, долго и истово гладили бельё. Работа эта, особенно мучительная летом, всегда требовала большой осторожности и внимания. Профессия прачки – одна из немногих, где погрешности скрыть невозможно. Уголёк, нечаянно выпав из утюга, мог явиться причиной финансовой катастрофы. Утюг слишком горячий, утюг слишком холодный, малейшее пятнышко на свежем белье – пылинка, соринка, пушинка – всё грозило несчастьем. Капельки синьки, след от сырой верёвки, сгусток крахмала – прачке не прощалось ничего.

Готовое бельё доставлялось по назначению безвозмездно. Обычным клиентам вдова Бублик разносила бельё сама. Но были и особые, требовательные клиенты – эгоисты, эстеты, маньяки внешней чистоты, кокетки, кокотки – те желали, чтоб их бельё было бело, как только что выпавший снег, свежо, как цвет яблони, чтобы доставлялось оно не свёрнутым, без единой морщинки и складочки. Этим элегантным лицам бельё доставляла босоногая Варвара, со старанием и рвением, неся вещь подальше от себя, на вытянутых руках.

Сегодня ей поручена была крахмальная рубашка молодого дьякона собора. Со вздохом умиления отправляла вдова этот плод своего труда и особых стараний.

– Осторожно, Варя, осторожно! – говорила она, покрывая рубашку папиросной бумагой. – Держи её выше! Вытяни руки. Чтоб ни к чему она не касалась. Не дай Бог… Выше руки, Варя, выше!

– Так?

– Так.

Варвара приняла позу марафонского вестника, готового к бегу.

– Завтра в соборе за обедней отец дьякон будет стоять в этой рубашке перед Божьим престолом, в самом алтаре! Осторожно! Ну, с богом! Неси!

Варвара ринулась вперёд и легко побежала по улице.

– Слава, слава Тебе, Господи! – молилась, крестясь, прачка. – И мой труд побудет в Божьем доме. Не оставил Бог милостью.

Будь у ней ботинки, и она пошла бы к вечерне в собор. Босоногие люди избегают ходить во многолюдные храмы.

Варвара между тем стрелою летела по улицам.

Город утопал в садах. Из-за них домов почти не было видно. Город цвёл, благоухал. Кое-где над заборами из-под сочной зелени пленительно улыбались, краснея, яблоки и томно млели груши. Но Варвара знала уже, что строго наказуется покушение на частную собственность, и давно закалила себя от искушений этого рода. К тому же и здравый смысл говорил, что если ещё висят эти фрукты, то, значит, их невозможно достать с улицы, ибо во всяком городе обитают и уличные мальчишки. Она и сама имела некоторый жизненный опыт: где есть имущество, там есть и собака, большая, лохматая, верный друг хозяина, только хозяина, но не человека вообще. Собака эта – фанатик. Поэтому, не отвлекаемая бесплодными мечтами, Варвара быстро приближалась к цели. Квартала за два до дома дьякона уже слышалось пение. Два голоса – изумительно прекрасный бас и ещё более изумительно прекрасный тенор – пели «Ныне отпущаеши», готовясь к вечерней службе. Слава обоих дьяконов была велика, говорилось даже, что из Москвы приезжали их слушать и что обоих дьяконов скоро пригласят в столичный собор.

У самого дома Варвара подождала, пока замерла последняя бархатная нота баса и «Ныне отпущаеши» отзвучало. Затем на цыпочках, как на пуантах, она вступила на небольшую веранду и, вежливо всем поклонившись, молча протянула рубашку. Хозяйка, старая женщина, мать дьякона, поднялась и осторожно, благоговейно взяла рубашку дорогого своего Сына, тенора, дьякона Анатолия. Девочка отступила шага на два и как бы слегка замешкалась (так учила её мать), ожидая, не вздумают ли тут же и заплатить за стирку. На сей раз это редкое событие имело место.

– Постой, девочка, – сказала хозяйка, – уж наверное тебе нужны и деньги. Я вот унесу рубашку да и заплачу. – И она ушла в дом.