Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я

Я возблагодарил судьбу за то, что это не обычные ампулы. Мне никогда не нравились уколы, я их боюсь. Моя мать нередко говорила, что с их помощью жизнь может подарить нам вдохновение, стремление воплотить свои мечты, но никому не нравится, когда ему прокалывают кожу иглой, даже если некоторые смотрят на это позитивно.

Пожилой мужчина протянул мне две необычные ампулы, но когда я захотел их взять, внезапно передумал. Это напоминало сцену в коридоре, только мы поменялись местами. Теперь он знал, куда и как идти, и не собирался давать мне этот препарат без соответствующих инструкций.

Он производил впечатление добросовестного человека. Такие люди настоящие враги нетерпеливых. Я хотел побыстрее уколоться в вену, а он наверняка хотел сообщить мне все необходимые подробности.

Он пристально посмотрел мне в глаза, и мне ничего не оставалось, как отвести взгляд.

— Ты знаешь, как она действует? — спросил он, сильно растягивая каждый слог.

Мне понравились деликатность и тон пожилого господина. По сравнению с молодым он казался более мягким. Было заметно, что он старается мне сопереживать. Он не знал, что я уже давно не стремлюсь расширить круг друзей. Несколько лет назад я перебрал свою квоту по знакомствам.

— Наверно, делаешь инъекцию и все, разве нет? — ответил я.

— Да… Теоретически это верно. Делаешь инъекцию и все. Но на практике все несколько сложнее.

— Что вы имеете в виду?

— Присядем? — очень любезно спросил старик.

Я тут же понял, что мне не надо садиться, не надо его слушать, я просто должен ввести препарат, и пусть он делает свое дело. Но тон голландца вызвал у меня симпатию, напомнив одного старого священника, который в детстве рассказывал мне о Христе. Тогда я слушал его как завороженный. Я принимал за чистую монету все, о чем он говорил: догматы, чудеса, веру. Когда моя бабушка была при смерти, я молился так долго и усердно, что израсходовал все «отче наши», «аве Марии» и «верую». Бабушка умерла, и я понял, что священник научил меня заклинаниям, которые ни на что не годны, абсолютно ни на что.

Я уселся рядом со стариком. Он отодвинул ампулы подальше, словно хотел, чтобы я сконцентрировался на его голосе, на данном моменте. Он походил на ярмарочного мага.

Многие люди чувствуют, что настал их момент, и пользуются этим…

Это чувствуют рыбаки, когда ты просишь у них рыбу, в которой мало костей. Дерматологи, когда ты озабоченно показываешь им темную родинку. Даже уборщица, которая приходит по четвергам и ворчит на меня, потому что пыль скапливается в труднодоступных местах, чувствует, что я обязан ее выслушать.

— Как тебя зовут, парень?

Пока старик старался познакомиться со мной поближе, молодой телохранитель закурил сигарету, отвернулся и стал смотреть на площадь, не интересуясь разговором, который, несомненно, слышал тысячу раз.

— Маркос, — вежливо ответил я.

— Маркос, в рекламе препарата говорится, что если хочешь отказаться от сна, достаточно ввести себе содержимое ампулы; постепенно ты станешь замечать незначительные изменения, которые в итоге приведут к тому, что ты сможешь двадцать четыре часа в сутки обходиться без сна.

— Да, именно так и говорится.

— Что ж, должен предупредить тебя, что это правда, но в то же время… ложь, — изрек он, сделав драматическую паузу.

В этот момент мне захотелось закурить. Я попросил сигарету у юноши. Уже давно сигареты стали не такими, как прежде. Мой дядя, заядлый курильщик, бросил курить, когда бабушка умерла от рака. А потом сигареты покинули людей, из них извлекли весь никотин, и теперь они напоминают карамельки с дымом.

Новое поколение с отвращением отвергло их, а наше, которое успело посмотреть по телевизору классические фильмы Богарта, иногда пытается курить, чтобы не отстать от наших черно-белых героев.

Он любезно протянул мне сигарету, и я медленно ее закурил. Это был уникальный момент, классический черно-белый кадр.

— Что вы имеете в виду? — В конце вопроса я выдохнул весь дым без остатка.

— Что ты не будешь спать, когда применишь препарат, что твое тело не будет нуждаться в отдыхе. Но главное, ты должен понимать, что из этого следует. Как и во всем остальном, на изменения в твоей жизни сначала должна согласиться голова. Понимаешь?

Мне никогда не нравились ни демагогия, ни эти снисходительные «понимаешь». Терпеть не могу, когда другие проявляют ко мне снисходительность. И тем более этот человек, с его профессией.

Он этого не знал, но порядком разозлил меня, усомнившись в серьезности моих намерений и в способности осознать последствия того, что я собирался сделать. И, разумеется, меня покоробила незамысловатость его рассуждений.

— Вы спрашиваете, понимаю ли я, что делаю?

— Более или менее так, — он снова пристально посмотрел мне в глаза.

— Я понимаю, что не буду спать. И я этого хочу. Это все? — спросил я без малейшей симпатии.

Теперь уже он смотрел на меня презрительно. Вероятно, ему не понравилось, что я спешу в столь великий момент.

Он не терпел подлинной простоты, а я не терпел ложной сложности.